ни косточки, ни хрящика, ни куколки насекомого. Да, местные криминалисты хорошо поработали. Он выпрямился, осмотрел коричневые стены. Два метра глубины, это сколько ж надо было рыть, чтобы засунуть сюда трупы… Старательный, однако, убийца.
– Шеф говорил мне, что черепа наполовину отрезаны.
Пуарье наклонился к нему. Капля пота скатилась с его лба и упала в траншею.
– Действительно отрезаны, и пресса тут же налетела – а как же, сенсация ведь для таблоидов. Все теперь только и говорят о серийном убийце, о маньяке. Верхние части черепов не найдены. Их нет. Исчезли бесследно.
– А мозг?
– Внутри черепов пусто. То есть нет, конечно, там земля. Но кажется ведь, мозг и глаза первыми разрушаются и полностью исчезают после смерти… В общем, судмедэксперт продолжает исследовать эти черепа, так что пока ничего не известно.
Лейтенант высунул язык и вылил на него последние оставшиеся в бутылке капли воды.
– Чертова жарища!
Раздавил в кулаке бутылку. Похоже, нервы его были на пределе.
– Послушайте, комиссар, а что, если нам наконец уйти отсюда? Я вон уже сколько часов тут парюсь, давно пора свежего воздуха глотнуть. Мы можем поговорить по дороге, мне же все равно ехать с вами.
Шарко огляделся в последний раз. На сегодняшний день тут ничего больше не увидеть, и никаких открытий не ожидалось. Наверное, фотографии места преступления, крупные планы или аэрофотосъемка окрестностей, если таковая имеется, скажут ему гораздо больше.
– Какие-то особенности у тел обнаружились? Зубы, часом, не вырваны?
Молчание. Обалдевший от проницательности парижанина юнец кивнул:
– Вы правы. Ни единого зуба. И кисти рук отрублены. А как вы…
– У всех пятерых?
– Думаю, да… Я… Простите…
Лейтенант исчез из поля зрения Шарко. Тяжелый, конечно, выдался день у мальчика, да… Комиссар медленно пошел по дну траншеи. Там, вдали, видны эти два болвана с телевидения – вон они, явно снимают их трансфокатором. Точно, а теперь бочком-бочком к нанятой ради такого дела машине. Ну и привет!
Слава богу, он остался совсем один. Теперь можно, уставившись в пустоту, думать, думать, думать. Представлять себе их, пятерых, штабель из покойников… У одного содрана кожа – не везде, кое-где – почему? Зачем с ним обошлись иначе, чем с другими? А кожу содрали – до или после смерти? Вопросы, неизбежно возникающие, когда начинаешь разбираться в том, как все произошло, роились у него в голове. Были ли жертвы знакомы между собой? Встречались ли они раньше со своим палачом? Все ли умерли в одно время? При каких обстоятельствах?
Шарко почувствовал дрожь, которая всегда охватывала его в начале расследования, – в это время возбуждаешься сильнее, чем когда-либо, и чувствуешь все куда более остро. Здесь разило смертью, бульдозерным горючим, сыростью, но он поймал себя на том, что ему все еще нравятся эти тошнотворные запахи, – надо же! В былые времена тьма
