владеет нефтяной вышкой, зато другой метко стреляет и ничего не боится. У него тоже всегда водятся деньги. Напевая, девица еще и приплясывала, высоко вскидывая длинные ноги.
«Сейчас он ей скажет, что тоже пустит на один вечер, а там посмотрит», – решила Рита, когда девушка допела, и ошиблась.
– Нет, дорогуша, с таким писклявым голоском тебе только перед цыплятами выступать, – заявил импресарио.
Человек в первом ряду, несомненно, был таковым или даже владел театром. Рита сразу поняла это.
– Ступай дальше, на Восьмую авеню или даже на Десятую. Может, там кто-то и оценит твой талант. Ну что, Джим, на сегодня все?
– Да, мистер Самуэльсон, – отвечал дядька в жилете, снова появившись из-за кулис. – Больше никого нет.
Тут Рита решила, что настал ее миг. В конце концов, что она теряла в случае неудачи? Отправят ее, как и писклявую Мэгги, на Восьмую авеню, и что такого?
– Нет, тут еще есть я, – громко заявила она и решительно направилась к сцене.
Мужчины, сидевшие в первом ряду, обернулись. Она понимала, что ее могут осадить, причем весьма грубо. Надо было и дальше действовать так же решительно, вместе с тем тактично.
– Меня зовут Рита, – заявила женщина. – Я хотела бы показать вам несколько песен. Если, конечно, мистер Самуэльсон не будет против.
Теперь, вблизи, она могла хорошо рассмотреть этого человека. Пожилой еврей, почти лысый. Лицо словно печеное яблоко, глаза веселые.
– Вот еще явление, – сказал он. – И откуда вы взялись, мисс Рита?
– Из Дублина, с вашего позволения, – отвечала она. – Я только что сошла с парохода. Так вы позволите мне спеть пару песен?
– Не уверен, что выдержу пару, но одну можно попробовать, – сказал импресарио.
Больше ей и не требовалось. Рита увидела лесенку, быстро поднялась на сцену. Она боковым зрением разглядела рояль, стоявший за кулисами, и аккомпаниатора, сидевшего за ним. Почему-то он показался ей похожим на Поля Шмидта, того самого пианиста, который два года назад спас ее от ареста.
По-настоящему, конечно, Рите следовало бы перед выступлением поговорить с этим человеком, объяснить ему, что за песню она собирается петь, какой нужен аккомпанемент. Но она понимала, что у нее нет времени на все эти приготовления. Если она промедлит, то ее вообще не будут слушать.
Поэтому Рита просто улыбнулась человеку, сидевшему за роялем, и прошла к микрофону. Она вынула его из стойки, взяла в руки и тут же, ничего не объявляя, не делая паузы, начала петь.
Рита исполняла песенку, которую услышала еще в шестнадцатом году в Париже, от американки, выступавшей в «Мулен Руж». Конечно, песня была старая. Может быть, здесь, в Штатах, ее вообще все забыли. Но это было самое лучшее из того, что она знала, вполне подходящее для этого места. Рита это чувствовала. Песня была не веселая и не грустная, а страстная, полная чувства. Она так подходила Рите, словно та сама ее написала.
Она пела, не глядя в зал, вообще ни на кого и ни на что. Отбивала
