клиент готов, – в шутку говорит Катя.
– Тогда я сейчас приведу жену, – говорит другая медсестра.
– Хорошо, – как-то глухо говорит врач и устраивается в углу палаты.
Сейчас, сейчас я её увижу. Сердце начинает учащённо стучать, руки невольно сжимаются в кулаки. Я весь напрягся, Знакомое ощущение ожидания встречи. Сколько раз я его испытывал, приходя из рейса. И тогда когда моя любимая меня встречала, то на рейдовом катере, то на причале, то с властями, а то и просто так, когда я шёл из магазина с покупками или с трамвая с работы. Стучи сердце, волнуйся, ведь за эти мгновения встреч и радости от них, я готов отдать всё, что у меня есть! А когда встречаются взгляды, после длинной разлуки, то это вновь восстанавливается нить жизни, это с новой силой вспыхивает любовь и вызывает необъяснимый подъём духовных и моральных сил. Сейчас это произойдёт! Сейчас всё прежнее во мне всколыхнётся вновь!
Слышны шаги, открывается дверь и в лучах солнца, падающего из окна, появляется она, ведя за руку Данилку. Солнце так ярко освещает её, что виден только её контур, а всю – нет. Она делает ко мне шаг, выходя из этого солнечного круга. Но что это? Кто это? Нет извините. У меня амнезия, как вы говорите, но зачем мне это подсовывать? Не настолько уж я амнезирован, чтобы не узнать свою Инночку.
Какая-то белая круглая морда. Прищурив свои подлые глазки, тянет ко мне свои руки со словами: «Здравствуй, Алечка». Но что за голос? Это не её голос. У нас нет такого голоса, у нас нет этих противных рук, прищуренных глаз. И подталкивает ко мне какого-то пацанёнка с лицом кавказской национальности, чёрного и курчавого.
– Иди Данилка к папе.
Не мой это сын! Где белые кучеряшки? Где кругленькая, с румянцем во всю щёку, мордашка моего Балихонистового? Вы что меня все здесь за дурака считаете? Я поворачиваю голову к врачу.
Твою господа Христофора Колумба через Панамский канал! Чего вы мне подсунули? Она встает и уверенно говорит:
– Нет у него никакой амнезии. А Вы. Елена Алексеевна, идите и заберите отсюда Романа. Извините, Алексей Владимирович, за эксперимент, но ведь Вы сами пытались ввести нас в такое заблуждение. Тяжело и грубо, но извините.
Ни фига себе «извините». Господи, прости меня за грубость. Это у меня чуть все шары не повылезали, я чуть не рёхнулся, а она «извините». Но постойте, где же тогда моя Инночка? Что с ней?
– Но Вам придётся пережить ещё более трудные испытания, будьте готовы к ним, – продолжает она, – Ваша жена тогда погибла, а Вы только чудом остались живы. Да и то мы собирали Вас по кусочкам. Через месяц – два, Вы будете в норме. Постарайтесь привыкнуть к новой жизни.
Вот это похуже того бабаха. Как так, что её нет? Её совсем нет? И никогда не будет? Не будет громадных, всепоглощающих глаз? Не будет бархатных губ? Никогда не будет голоса, и никто мне так не скажет: «Алечка», как только она могла говорить. Была бы сила, разбомбил бы вас к чёртовой матери со всеми вашими экспериментами, собиранием по кусочкам. Но руку невозможно поднять даже для того,
