Проклятие. Андрей Викторович Белов

      Марфа подошла к иконе Святого Пантелеймона, перекрестилась, произнесла: «Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа», – прислонилась к образу сначала челом, затем губами, опустилась на колени, и истово стала молиться. Не за себя молилась, хоть и старость уже настала в ее жизни: десятый десяток заканчивался. Шутка ли – сто лет поле свое переходила и была уже у края этого поля, но не за себя душа болела – за сына. Отец Мефодий не спеша подошел к Марфе. За много лет он привык видеть ее в церкви каждый день. Женщина ходила в эту церковь, когда он еще не был в этом приходе; все ее знали и любили. Безотказная была – всегда поможет что надо: то воск с подсвечников соберет, то догоревшие свечки, то поможет немощному человеку с колен подняться, то подскажет прихожанке, где какая икона висит, и какой от чего надо молиться. Но сейчас вид ее был растерянный и беспомощный.

      Мефодий подумал: «Ни пройти ли мимо и не мешать ей?» – но сердцем почувствовал – надо поговорить.

      – Здравствуй, Марфа, – поздоровался он.

      – Здравствуй, батюшка, здравствуй, – не вставая, поклонилась Марфа.

      – Никогда не видел тебя около иконы Святого Пантелеймона, не заболела?

      – Да, не за себя, батюшка, не за себя помолиться пришла.

      – С кем же беда случилась?

      – С сыном, батюшка, с сыном, – не поднимая на священника взгляд, сказала Марфа. – Пьет, батюшка, каждый божий день пьет – спасу нет.

      – Помнится мне женат он, ты бы вместе с женой его образумила, – посоветовал Мефодий.

      – Так жена вместе с ним и пьет, и тоже каждый божий день.

      – А друзья?

      – Так друзья остались у него такие же, что пьют. Да и те редко бывают. А те, что непьющие, так те уж давно перестали приходить к нему – о чем с ним говорить то? Какая водка дешевле или лучше? – грустно сказала Марфа. – Живу, батюшка, хоть и в собственной квартире, а как в келье: выйти из своей комнаты боюсь, сплошь за дверью мат, да ругань, да на кухню только по расписанию пускают. А еще, все требует сноха, чтобы я им комнату свою уступила, потому что она поболее будет, а то они, мол, совсем ютятся.

      – Может, Марфа, оно так и правильно будет, ведь семья же какая-никакая.

      – Так ведь и я так поначалу хотела поступить, а как узнала, что прежний ее муж спился, и квартира от него трехкомнатная осталась и, что, как расписалась она с сыном моим, Степаном, так и сдает она ее, и сюда на восемь метров к сыну переехала жить, так и задумалась. Добрый он у меня и слабохарактерный. А ведь до нее вообще водки в рот не брал. Придет с работы, а тут уж и закуска и бутылка, а закончится водка, сама, первое время, бегала, чтоб «добавить» ему. Теперь уж он к этой водке проклятущей, так привязался, что сам бегает в магазин, чтобы еще выпить, но первую бутылку – чтобы сразу с работы пришел и принял – она покупает, – Марфа перевела дыхание и продолжила: – Мне уж помирать скоро, и сына сноха водкой со света сживет – вот и квартира ее будет. Для того так она все и делает, да ведь только неймется ей – все быстрее хочется – вот и мат, и ругань в доме, и все на мой счет. Про меня, кроме как «эта стерва старая», и не говорит. А сын молчит, совсем спился и «под каблук» попал. Да родни то у меня нет совсем, а то бы завещала квартиру кому-нибудь, чтоб и ее не пропили.