неисцелимого заболевания. Мы называем его жизнью.
Каруардин улыбнулся, точно поздравлял сам себя с выигрышем в какой-то своей, неизвестной остальным игре. Дэлглиш, которому начинало казаться, будто он попал на Безумное Чаепитие, не мог понять: претендует ли высказывание Уилфреда на какую-то глубину мысли или же это сказано просто по глупости? Зато он был уверен в другом: Энсти не раз произносил эту фразу прежде. Наступила короткая неловкая пауза, а потом Уилфред сказал:
– Майкл не говорил нам, что ждет вас. – В его устах это прозвучало кротким упреком.
– Возможно, не получил мою открытку. Она должна была прийти утром в день его смерти. И я не нашел ее у него в бюро.
Энсти чистил яблоко и не отрывал глаз от вьющейся из пальцев полоски желтой кожицы.
– Его привезли из больницы на карете «скорой помощи». В то утро я никак не мог сам забрать Майкла. Насколько я понял, они останавливались у почтового ящика забрать письма – наверное, по его просьбе. Потом он отдал одно письмо мне, а одно – моей сестре, так что и вашу открытку должен был получить. Но я совершенно точно не находил ничего подобного в бюро, когда рылся там в поисках завещания или каких-либо еще письменных инструкций, которые он мог оставить. Это было утром после его смерти. Хотя, конечно, я мог и пропустить ненароком…
– В таком случае она так и лежала бы там, – непринужденно заметил Дэлглиш. – Наверное, отец Бэддли ее выкинул. Жаль, что вам пришлось взламывать бюро.
– Взламывать? – Голос Энсти выражал лишь вежливое удивление.
– Замок был взломан.
– Да-да, верно. Сдается мне, Майкл потерял ключ и от крайней нужды пошел на столь крайние меры. Простите за невольный каламбур. Когда я стал искать, то обнаружил, что бюро открыто. Мне и в голову не пришло осмотреть замок. А это важно?
– Для мисс Уиллисон – да. Насколько я понимаю, бюро теперь принадлежит ей.
– Разумеется, сломанный замок делает его менее ценным. Однако вы и сами обнаружите, сколь мало мы в Тойнтон-Грэйнж придаем значения материальной собственности.
Энсти снова улыбнулся, словно прося прощения за подобное легкомыслие, и повернулся к Дороти Моксон. Мисс Уиллисон сидела, уставившись в тарелку, и не поднимала глаз.
– Наверное, глупо с моей стороны, – промолвил Дэлглиш, – но мне бы все же хотелось удостовериться в том, что отец Бэддли знал о моих намерениях. Я подумал, может, он засунул открытку в дневник, но на столе последней тетрадки не оказалось.
На этот раз Энсти посмотрел на коммандера. Голубые глаза встретились с темно-карими – невинные, вежливые, без тени тревоги.
– Да, я заметил. Он перестал вести дневник примерно в конце июня. Удивительно ведь не то, что бросил, а то, что Майкл вообще его вел. В конце концов, всякому надоедает самовлюбленно записывать всякие мелочи, будто это невесть какие вечные ценности.
– И все же странно – после стольких лет вдруг взять и
