нуть, так что папе ничего не оставалось делать, как только исхитриться поймать меня. Оказавшись в папиных руках, я перехватила неодобрительный взгляд какой-то тетки в вагонном окошке, но тут же и забыла о нем, поскольку папа (в ответ на мой прыжок) лишь ухмыльнулся:
– А если б не поймал?
– Если бы, да кабы…, – протянула я.
Поезд, избавившись от нас, тяжело вздохнул, потянулся, гулко хрустнув всеми сочленениями, и медленно, словно тяжелая гусеница, пополз дальше к незнакомым землям. А мое прибытие на родину предков свершилось.
Старая, вся в трещинах, густо опутавших поверхность, просевшая кое-где до земли платформа, на которой мы оказались, совсем затерялась среди леса. И только вдали виднелась какая-то избушка с небольшим клочком расчищенной земли.
Едва железная гусеница скрылась за поворотом, как на меня мягко навалилась оглушительная тишина. Я собралась испугаться, что почему-то оглохла, но, к облегчению, уловила щебет птиц в глубине леса.
– Это что, и есть Белозеро? Это здесь мы жить будем? – потребовала я ответ у папы.
Но папа отмолчался – то ли не хотелось ему говорить, то ли просто не расслышал. Он стоял, запрокинув голову в небо, и лишь раздувал ноздри, шумно втягивая воздух. Я подумала, что, может, так и надо, и тоже стала принюхиваться, чем же может пахнуть отечество. От медленно колыхавшегося марева, струившегося от земли, на нас волнами наплывал все тот же запах с легкой горчинкой, который я уловила еще в тамбуре поезда. И мне представилось, что этот воздух можно было бы пить, будь он хоть чуть-чуть погуще.
– Значит, Тимофеич, доехал-таки?
Скрипучий голос прозвучал так внезапно, что я вздрогнула. Незаметно, словно из-под земли, рядом с нами возник смешной дед в драной телогрейке. А ведь я могла поклясться – еще какое-то мгновение назад здесь никого не было. Кудлатая дедова борода с застрявшими в ней соломинками топорщилась в разные стороны. Внезапно незнакомец принялся отчаянно чесать живот, и по его лицу разлилось такое блаженство, что я не выдержала и захихикала.
Наконец дед крякнул, успокоился и открыл глаза.
– Доехал, а то, как же, раз обещался, – спокойно ответил папа, а я стала судорожно соображать, пока они обнимались. Выходит, Тимофеичем здесь зовут моего папу? А, ну конечно, какая же я бестолочь, дедушку звали Тимофей, значит, папа – Тимофеевич, а это в свою очередь означает, что встречали именно нас.
– Вот, Ника, знакомься, твой двоюродный дед Кузьма Петрович.
– Да чего там! Просто дед Кузя, – заулыбался родственничек.
Взрослые подхватили чемоданы и двинулись к домику, примеченному мною раньше. Там нас поджидала грустная пегая лошадь, запряженная в телегу, полную душистого сена. Животина уныло покосилась на нас, но, видимо, ничего приятного не обнаружила и, хлестнув хвостом по спине от надоедливых слепней, снова уставилась в землю перед собой.
Мне же очень понравились колеса у телеги: деревянные, с железным ободом; и я стала запоминать конструкцию, чтобы по возвращении рассказать Саньку. Мы с ним давно хотели сделать что-нибудь подобное…
Внезапно я подлетела в воздух, а через мгновение упала прямо на сено. Аж дух захватило от полета. Это папа закинул меня наверх копны, а сам устроился с дедом Кузей на передке.
Лежать в сене оказалось необычайно здорово! От него так вкусно пахло летом. К тому же в траве ползало множество букашек, и я, вспомнив, что нам на лето задавала Римма Анатольевна по биологии, решила начать их изучать.
– Н-о-о! – свирепо гаркнул дед Кузя и телега, качнувшись с боку на бок, тронулась с места.
Но тут папа отвлек меня от исследований вопросом:
– Ну, как, нравится тебе здесь?
Я не ожидала подвоха и ответила, что, конечно, нравится.
– Вот видишь, а вспомни, как ты сопротивлялась, когда я сказал, что поедем в деревню, а не на дачу? Ты помнишь, как вредничала?
Он бы еще что-нибудь предложил вспомнить. Это было так давно. И я совсем не вредничала, а хотела просто выразить свое мнение. Но разве взрослым что объяснишь? Поэтому я насупилась и решила отмолчаться. Может, отстанут. И действительно, они стали что-то бубнить о своих знакомых и о всякой всячине, впрочем, я особо не прислушивалась…
…Уже стало смеркаться, когда лес внезапно расступился, а наш путь преградил забор из длинных, косо выставленных жердей. Дед Кузя слез с телеги и вытащил из укосин две жердины, загораживавшие нам колею. Машка (это лошадь нашу так звали) тут же прошла сквозь освободившийся проём и остановилась, дожидаясь возницу, пока тот заправит препоны обратно.
Я-то ожидала увидеть нечто большее. Не город, конечно, но как на картинках в учебнике по истории: холмы, густо обсаженные большими деревянными теремами
