сытостью. Так что даже и на ужин расхотелось идти.
– Никочка, посмотри Пеструшку, а? Все ли у нее хорошо? А то что-то молока давать стала меньше, – вдруг попросила тетка, когда я уже выходила из сарая.
«М-да, приходи к нему лечиться и корова, и волчица… Началось. К концу лета я стану знатным ветеринаром. Или ветеринаршей? В общем, кем-то стану, это точно», – подумала я и уже привычно прищурилась, рассматривая хозяйскую корову. Но Пеструшка была абсолютно здорова, что я и сообщила тетке Варваре.
Но даже когда я повторила, что беспокоиться не о чем, тень сомнения не исчезла с лица хозяйки.
После ужина мы вернулись в сарай. Взрослые зажгли свет, и сразу клубы мошкары переместились с улицы поближе к лампе. Кожа уже разбухла, и папа с крестным приступили к работе. Они выкручивали жгуты и изо всех сил растягивали кожу. Их лица покраснели от натуги, зато вскоре дед Кузя удовлетворенно крякнул, оценивая свою работу, и протянул мне метлу с аккуратными седельцем и рулем.
Я тут же уселась (конечно, настоящее кожаное седло было мягче, но ничего) и, о чудо, тут же взлетела. Сделав пару кругов под стропилами сарая, я поняла, насколько удобнее теперь летать. Это все равно, что после самоката сразу же сжать руль горного велосипеда. На улице уже стемнело, и я легко выскользнула на простор. Свечкой ввинтившись в высоту, я подумала, что надо бы как-то отблагодарить взрослых. И, не придумав ничего лучшего, со всего разгону влетела в сарай и подцепила на передок метлы лицом к себе деда Кузю и в то же мгновение умчалась обратно в небо. Крестный пребольно схватил меня своими узловатыми пальцами, ровно клещами, за плечи и в ужасе распахнул глаза и рот. Его развевающаяся на ветру борода была такой потешной, что я от смеха не услышала, что он там говорил мне. Уловила только что-то о земле. И тут же поняла, что, наверное, деду Кузе неудобно лететь спиной, он же ничего не видит, да и мне приходилось лететь чуть-чуть боком, чтобы смотреть вперед.
Я решила вернуться, но теперь перед сараем садилась уже аккуратнее. Едва ноги деда Кузи коснулись земли, как он стал оседать. Папа вовремя подхватил его на руки и перенес на лавочку перед домом, гневно бросив мне:
– Быстро воды!
Я кинулась бегом в дом, сообразив, что сделала что-то нехорошее. Когда я вернулась со стаканом воды, дед Кузя уже самостоятельно сидел на лавочке.
– Ты не ругай ее, Тимофеич, она ж не со зла, – тут он принял от меня стакан, медленно, маленькими глотками выпил все до дна и поднял на меня глаза, – стар я, Ника, уже для таких игрищ! Ишь, мотор-то и прихватило. – Он стал потирать грудь в области сердца. – Но ничего, все обойдется, не впервой.
Я стояла, не зная, что сказать. Мне хотелось подойти и обнять крестного, пожалеть его, но я боялась сделать еще что-нибудь не так. И тут папа повернулся ко мне, словно только сейчас заметил:
– Ну-ка, марш домой и спать! Никаких полетов сегодня тебе не будет! Совершенно ничего не соображаешь!
Он распалялся все больше и больше.
– Ты
