он пытался пробиться к бортовой башне, и тут его ранило в левую ногу, очень болезненно, адмирал закричал. Из дыма возник его флаг-капитан.
– А, это вы? – сказал он Коковцеву. – Что в корме?
– Уже ничего не осталось. Все горит… людей в сечку!
– Я ранен… помогите встать, – просил адмирал.
Коковцев сам ранен. Он кликнул людей из батарейной палубы:
– Эй, тащите адмирала! В носовую – она цела!
Могучая заслонка брони со скрежетом растворилась, матросы просунули флагмана внутрь носовой башни, которой командовал лейтенант Кржижановский; он подставил под адмирала ящик.
– Вы бы знали, какая боль… боль! – сказал Рожественский. – Сейчас не мне одному больно, но… Разве я виноват? И все время вижу гроб, в котором лежит Дмитрий Густавович Фелькерзам – счастливец! В этом гробу он так и ушел на грунт, а я могу только завидовать ему… Ой, как больно!
Коковцев сказал Рожественскому, что «Ослябя», покидая этот мир, унес в пучину не только мертвых, но и живых:
– Боюсь, что и моего сына… Что я скажу жене?
Рожественский пошатнулся, его поддержали.
– Была договоренность, – произнес он. – Весь мой штаб и меня с «Суворова» должны снять миноносцы… Где они?
Сказав так, адмирал потерял сознание. Туман распался, а Того снова начал выписывать «палочку над «Т». Осыпаемый снарядами, «Суворов» беспомощно кружился на месте, подставляя противнику свои израненные борта. Коковцев часто слышал непонятный треск, за которым следовало шипение. Это срывались с заклепок пластины могучей брони, подобно листам фанеры, и, раскаленные, утопали в море, извергая клубы пара.
– Адмирала надо снимать. Но где же миноносцы?
– Вот они! – воскликнул Кржижановский, а матросы нащупали в панораме прицела бегущие по волнам, низко прижатые тени миноносцев японских. – Огонь! –
С первого же выстрела удалось разбить борт японского «Чихайя», а кормовые пушки двумя попаданиями отбросили и истребитель «Сиракумо». Кржижановский, устало выругавшись, повернулся к Коковцеву: – Не так уж плохо! Идите на перевязку. За адмиралом я присмотрю…
Лазарет был разрушен еще в начале боя, раненые собирались в жилой палубе. Здесь же сидел жестоко израненный Игнациус.
– Володя, что наверху? – спросил он стонуще.
– Крепко влетело «Александру» и «Бородино».
– Горят?
– Сгорим! – раздался вопль сверху. – Эй, братва! Кончай тут с бинтами чикаться, валяй все во вторую батарейную…
– А чего там? – поднимались с палубы головы людей.
– Деньги, балда, делить стали, тебя ждут!
Игнациус, подавая пример матросам, поднялся:
– За мной, ребята! Живем один раз… так бабка сказала!
Коковцев тоже лез по трапу в люк, за ним двигались даже санитары, даже врачи – пожар, опять пожар! На этот раз он свирепел рядом с лазаретом, и надо было спасать
