машины и колотят ухоженных детей – естественно уничтожать то, что сам никогда не получишь. Она вынула из сумочки магнитную подкову и провела ею по дискетам с надписью «резервная копия».
– Мне его почти жалко, – заметила она, выключая компьютер. – Почти.
Она достала свой нож-скальпель и выбрала из шкафа его любимую коричневую рубаху.
– Цвет экскрементов. Как ему подходит!
Кинула ее на кровать и изрезала в клочья, а потом воткнула в петлицу белый олеандр.
Кто-то колотил в дверь. Мама подняла голову от нового стихотворения. Она теперь все время писала.
– Как думаешь, на том жестком диске было что-то ценное? Например, эссе, которые надо сдать осенью?
Я со страхом смотрела, как прыгает на петлях дверь, и вспоминала синяки у нее на руках. Барри не был жестоким, но у всякого терпения есть предел. Если он ворвется, ей конец.
А мама ничуть не испугалась. Собственно, чем сильнее он барабанил, тем веселее она становилась – щеки порозовели, глаза сияли. Все-таки вернулся!.. Она взяла складной нож из стакана с карандашами и развернула его о бедро.
Барри вопил, рыдал. От бархатистости голоса не осталось и следа.
– Видит бог, Ингрид, я тебя убью!
Стук прекратился. Мама прислушивалась, держа наготове нож. Внезапно Барри возник с другой стороны, в окне. Перекошенное от ярости, страшное лицо в ветвях олеандров казалось огромным. Я отпрянула к стене, а мама так и стояла посреди комнаты, мерцая, как подпаленная сухая трава.
– Я убью тебя! – орал он.
– Беспомощен в гневе, – заметила она. – Бессилен, можно сказать.
Барри разбил стекло – видимо, нечаянно – и затих. Потом внезапно расхрабрился и просунул руку внутрь, чтобы нащупать шпингалет. Мама с немыслимой прытью подбежала к окну и ударила ножом в ладонь. Лезвие засело крепко. Она рывком выдернула его, и рука мгновенно исчезла.
– Чертова сука!
Мне хотелось спрятаться, остановить поток слез, но я не могла отвести глаз от этой сцены. Вот как заканчиваются любовь и страсть!
В соседнем доме зажглись огни.
– Соседи звонят в полицию, – сказала мать в окно. – Уходи!
Он, шатаясь, побрел прочь и через мгновение пнул входную дверь.
– Гребаная сучка! Я тебе устрою! Ты у меня попляшешь!
Она распахнула дверь и предстала перед ним в белом шелковом кимоно, с окровавленном ножом в руке.
– Ты меня еще не знаешь, – произнесла негромко.
С тех пор ей нигде не удавалось найти Барри – ни в «Верджинс», ни в магазинах, ни на вечеринках, ни в клубе. Он сменил замок. Пришлось открывать окно чертежной линейкой. На сей раз она сунула веточки олеандра в молоко, устричный соус, творог и даже зубную пасту. Поставила букет в стеклянную вазу ручной работы и разбросала цветы по постели.
Я была раздавлена. Хоть
