синий фонарик, цветущий под левым глазом милого дружка.
– Ничего, и так сойдёт. Переживём, перекуём мечи на калачи. Ему было стыдно. Ивашка то и дело хмуробровился, руку с примочкой грубовато отталкивал – по полу капель рассыпалась… Желая потрафить ему, Старик-Черновик взял какие-то бумаги со стола.
– А я тут время не терял. – Он потыкал гусиным пером, поклевал по страничке. – Маленько подработал. Подретушировал. Посмотри. Как тебе? Так, по-моему, лучше.
Подкидыш неожиданно развеселился, но как-то ядовито, желчно.
– Все, бляха-муха, знают, как мне надо писать! Я сам не знаю, а они – эти козлы издательские, а вместе с ними и ты – все знают, как русский Ваня должен писать. А этот Ваня, чтоб вы знали, никому и ничего не должен. И вообще… Пора домой. Делом надо заниматься, а ни этой бумажной хреновиной. Лучше буду на кузнице работать, коней ковать.
– Пегасов обувать? – Черновик ухмыльнулся. – А как насчёт блохи? Может, попробуем? Мне довелось однажды поработать с великим мастером. Помню, поймали блоху на меху…
Затосковавшему парню эта болтология уже приелась.
– У тебя ещё резинка есть? Стирательная… – сердито спросил он, когда Музарина ушла на кухню. – Возьми, пожуй, помолчи маленько.
Азбуковедыч не обиделся, он так и сделал: пожевал, помолчал. Эта покорность парню понравилась, – даже неловко стало за свою несдержанность.
– Поеду, – сказал уже помягче, – дома-то, наверно, потеряли…
– И там потеряли, и тут не нашли, – с горечью вздохнул Абра-Кадабрыч. – Ну, пошли, провожу.
Парень посмотрел на чёрный плащ оруженосца, где сверкала золотая заплатка.
– Не будешь переболокаться? Так пойдёшь?
– Переоденусь, конечно. Мне лишние проблемы не нужны.
– Ну-ну. Кем теперь ты будешь?
– Надо подумать. – Старик посмотрел на серебряный крюк – вешалка сверкала на стене. – Сегодня вот эта шапка-невидимка больше всего мне к лицу.
– А где эта шапка? А ну, покажи.
– А вот, висит…
– Не вижу.
– Так она же – невидимка, – сказал старик и растворился в воздухе. И тут же дверь перед Ивашкой сама собой открылась. – Прошу! – сказал Незримый дух, посмеиваясь.
Опять они спустились в гулкое, гранитами и мрамором сверкающее подземное царство – метро. Собрались ехать в аэропорт. И вдруг на беломраморной стене Подкидыш заприметил такую расчудесную картину – сердце ахнуло восторгом, кровь по мозгам шибанула. «Златоустка моя! Золотаюшка! Похожа, как две капельки…»
Незримый дух, крутящийся неподалёку, прошептал по-над ухом:
– Нравится? Картина-то.
Покрываясь румянцем смущения, парень стоял, молчал, всё ещё не веря, что эту Златоустку он увидел не в окошке – на холсте, на обыкновенной тряпке, можно сказать, или на
