где же хватит, брат мой? Да ты уж мне поверь! Мы же русские люди! Нам одного пузыря никогда не хватает для полного счастья!
– Ты хочешь сказать, – Подкидыш пощёлкал грязным ногтем по стакану, – счастье в этом?
– По поводу счастья сказать не могу, – чистосердечно ответил Зерра, – а вот по поводу истины Плиний Старший мне говорил: In vino veritas – истина в вине.
Ошарашенный загадочной латынью, парень прошептал:
– Линий Страшный? А кто это?
Собутыльник сурово посмотрел на него, икнул и папироску вытащил из-за уха, где её вроде бы не было. Прикурив, Зерра на минуту пропал за облаками вонючего дыма.
– Был такой древнеримский учёный – Плиний Старший, – заговорило вонючее облако. – Двадцать четвёртый – семьдесят девятый годы нашей эры. Я любил с ним выпить, потрындеть. А иногда мы даже пели. Слушай, Ваня! А ты ведь здорово играешь, говорят, искры высекаешь из балалаечки…
От похвалы Ивашка подтаял – нетрезвую улыбку растянул от уха и до уха.
– А где инструмент? У тебя же тут одни сверчки за печкой.
– Почему? Ты с балалайкой пришёл. Вот, держи.
– И правда… – Простован изумился, глядя на старую отцовскую балалайку, лежащую на лавке. – А какую мы споём? «Мне море по колено, и облака по грудь» Эту, что ли?
– А давай, какую хош…
Прикрывая глаза, балалаечник стал пощипывать струны – звонкий, мягкий звук поплыл по комнате. Зеленозмийцев, блаженно жмурясь, склонился над столом и неожиданно грянул:
Душа болит, а сердце плачет,
А тот, кто любит, слезу не прячет…
Отбросив балалайку на кровать, Подкидыш не сдержался, – заплакал, опуская буйную головушку на грудь Зелёного Змия, который по-отечески обнял его и приласкал, в глубине души довольный тем, что Иван-царевич всё больше и больше становился похожим на обыкновенного Ивана-дурака. Эти пьяные слёзы очистили душу, облегчили. И пришло великое веселье. Не пришло, а прилетело – в буквальном смысле.
В русской печи что-то приглушённо стрельнуло – чёрный дым клубками повалил, и неожиданно из этого дыма образовалась фигура большого чёрного ворона. Отряхнувшись от лохмотьев сажи, варначина вышел на средину комнаты, трижды каркнул и легко перекувыркнулся под потолком – и превратился в какого-то странного типа в белом, блистательном фраке. На голове у него красовалась складная шляпа-цилиндр под названием шапокляк. На длинном носу, похожем на клюв, крепко сидели чёрные очки в золотой оправе. В правой руке – с небрежной элегантностью – пропеллером вращалась белая тонкая тросточка в виде метлы, сверху которой был присобачен тёмный гранёный набалдашник – алмаз тёмной воды. Левая рука, сверкающая перстнем, трёхпалая крупная лапа человека-ворона,
– Позвольте представиться! – приподнимая белый цилиндр, прокаркал гость. – Воррагам!
– А по рогам? – Подкидыш стал рукава засучивать. Незваный гость, не дожидаясь приглашения, сел за стол, закинул ногу на ногу.
– Драться?
