вслух:
– Разве китайцы бывают такими высокими, с модными бородками и в усах?
– Это маньчжуры, я уже поинтересовался, – ответил Павел с полным подносом разносолов и уселся рядом со мной. И тут к нашему столику подошла, тоже с подносом, толстая женщина средних лет в дурацкой бейсболке, оскалила зубы толерантной американской улыбкой:
– Hay! Isn’t occupied? Can I sit here? («Привет, здесь свободно? Я сяду?»)
– Sure, sit down please. («Конечно, садитесь, пожалуйста». ) – Я тоже изобразил улыбку, и мы с Павлом расчистили место для её тарелок и судков. Она уселась и принялась за еду, не снимая бейсболки. Как мне противна эта американская манера! У нас в России не принято за стол в головном уборе. Ну, кроме дам в модельных шляпках на светском рауте. А наша внезапная сотрапезница непостижимым образом продолжала улыбаться набитым ртом и одновременно говорить:
– Oh, thanks… how nice! Well… where are you from? I’m Emily, from Canada. And you? Oh, Russia! («Спасибо, очень мило, вы откуда? Я Эмили, из Канады, а вы? О, Россия!»)
И она, непрерывно жуя, поведала нам, что с подругой приехала в Китай, чтобы взять приёмного ребёнка, здесь это, мол, проще и дешевле. Быстро сметав всё в себя, она бросила:
– See you later! («Увидимся!») – и потопала вглубь зала к мужеподобной тётке, восклицая: – Oh, wait, wait…
Подругу, наверное, увидела. Павел тоже поднялся, подмигнул:
– Мне тут рекомендовали одного аборигена, негласные платные экскурсии по злачным местам водит, пойду поговорю, – и отчалил.
Я остался один за столиком над тарелкой экзотических ароматных фруктов, они были как пушистые красные шарики, очень вкусные и такие красивые, называются рамбутаны.
Рам-бу-та-ны…
И тут, как всегда нежданно-негаданно, в голове моей зазвучал стихотворный размер, но не слова, а цифровые строчки. Я стал записывать на салфетке:
49 49 25 15 7 – то ли хорей, то ли третий пеон, смотря как прочитать и какие слова подложить. Я снова продекламировал цифры пеоном, глядя на запись, потом забормотал:
– Рам-бу-та-ны, рамбутаны, сладкоснежные вутри…
…Змейки сладких воскурений застят пламя, и
Завитки улыбки Будды вкрадчивей змеи…
Я воздел очи горе. И мой вдохновенный взгляд наткнулся не на музу-китаянку и не на доброжелательного Пегаса, а на пристальные глаза китайца в униформе с подносом грязной посуды в руках. Он перестал собирать судки с моего стола, пристроил поднос на стул, показал мне три растопыренных пальца и прошептал:
– Саньхэхуэй…
Я вытаращил глаза и глупо спросил:
– Чего?..
Китайские лица, на взгляд европейца, невыразительны, но я разглядел (или мне показалось, что разглядел) страх и угрозу в антрацитовых узких глазах. Он стал делать вид, что счищает объедки с тарелок, и тихо заговорил:
– Моя лаботай лесетолан
