на почтовой станции Кембриджа меня ждало подлинное бедствие!
…Ежели «вскарабкаться на» отражает результат мучительно медленного подъема, то можно ли, основываясь на том же инфинитиве «карабкаться», как-нибудь означить мучительно медленный спуск?
Даже если и нельзя, все же попробую, хотя тогда, в июне 1612 года, не пробовал – было не до инфинитивов и какого-либо словотворчества.
Так вот: я не смог «скарабнуться» с крыши чертова дилижанса! Более того, даже сползти с нее не попытался! А яркие представители племени придорожно-дорожных крыс – кучер и форейтор, – ссылаясь на мою дородность, отказались сгрузить меня менее чем за шиллинг, то есть за половину той суммы, что я сэкономил, отказавшись от удобного места внутри кареты…
«Так будьте же благословенны мой отменный аппетит и тяга к хересу – но будьте одновременно и прокляты столь разорительные их последствия!» – помнится, стонал я тогда. Стонал еще и потому, что мужланы не спустили меня на землю, не сбросили и даже не сверзили – а буквально сковырнули, нимало не заботясь о моем окаменевшем хребте и онемевших ногах!
Перед тем как сделать первый шаг по неприветливой земле Кембриджа, взглянул на белесое небо – и солнце показалось мне яичным желтком на огромном блюде, по которому растеклась слизь белка. А уже она, переменчиво загустевая то здесь, то там, образовывала неплотные, летучие облака.
Потом опустил глаза, но не долу – вот еще! – а на уровень своего немалого, хоть и умаленного согбенностью хребта, роста. И ничего хорошего не увидел – только стайки несущихся навстречу студиозусов и бакалавров, в подавляющем своем большинстве имеющих отношение к обучающему юриспруденции, то есть крючкотворству и облапошиванию, Куинс-колледжу. Ноги этих существ – тощенькие, облаченные в штаны традиционного для альма-матер зеленого сукна, – делали их похожими на проворных кузнечиков, однако наглые, безбородые рожи свидетельствовали не о стремлении поесть и спариться, столь естественном для всего живого, а о явном намерении поживиться за счет остатков моей молодости и сил, изъять их – полностью и навсегда! – будто бы в погашение неведомо откуда взявшихся долгов.
«Каких таких долгов, мерзопакостники?! – вопил я им мысленно. – Уймитесь! Уилл Шакспер никому и ничего не должен! Так не толкайте же несчастного Уилла Шакспера, не наступайте на его мозоли! Дайте ему отохаться, добрести до Сент Эндрюс-стрит, поужинать, залить плохое настроение хересом и узнать, наконец, третью новость.
Наверняка недобрую, ибо иных Роджер Мэннерс для Уилла Шакспера не запасал и запасать не будет»
Марк, 2112 год
Заинтересовавшись той фразой об «АлефЛамедРеш», начал записи прадеда Марка уже не пролистывать, а перелистывать – и буквально на следующей странице обнаружил вот что.
«Сотни лет шекспироведы, несть им числа, делятся на два лагеря: стратфордианцев, утверждающих, что гигант Shakespearе – это не очень заметный актер Уилл
