из восьми или десяти солдат!..
На это господин де Монморанси ответил:
– Несмотря на возражения монсеньора, я пожелал сегодня вечером сопровождать его с эскортом, так как меня тайно известили о готовящемся на него нападении. Я должен был, однако, расстаться с ним на пороге этого дома. Но ваши крики, долетавшие до нас, побудили меня пойти дальше и окончательно увериться в правдивости сообщения неизвестных друзей, столь своевременно меня предостерегших.
– О, я знаю, кто эти неизвестные друзья! – сказал граф, горько рассмеявшись. – Это, по-видимому, те же люди, которые и меня предупредили, что сегодня вечером здесь будет дофин. И они вполне преуспели в своем замысле, они и та, кто его им внушил. Ибо госпожа д’Этамп, видимо, хотела только одного: скандала, который бы осрамил госпожу де Пуатье. А господин дофин, не поколебавшись нанести ей любовный визит с целой армией, достойно посодействовал этой затее. Значит, вы уже до того докатились, Генрих Валуа, что совсем перестали щадить имя госпожи де Брезе?.. Вы открыто объявляете ее своею дамой сердца? Вы у меня украли ее и с нею вместе мое счастье и мою жизнь! Но, разрази меня гром, тогда и мне некого щадить! Если ты – наследник французского престола, Генрих Валуа, то это не ставит тебя вне рядов дворянства, и ты мне ответишь за свой бесчестный поступок… или ты подлый трус!
– Негодяй! – закричал дофин, выхватив шпагу и бросаясь на графа.
Но господин де Монморанси опять стал между ними:
– Монсеньор! Повторяю вам: в моем присутствии наследник трона не скрестит шпаги из-за бабьей юбки…
– С человеком более знатным, чем ты, придворный холуй! – перебил его в исступлении граф. – А впрочем, каждый дворянин равен королю. Монтгомери стоят Валуа. Они столько раз роднились с французскими и английскими принцами крови, что могут иметь право биться с ними. Монтгомери во втором и третьем колене носили французский королевский герб. Итак, монсеньор, у нас гербы так же схожи, как и шпаги. Ну же, будьте рыцарем! Но нет! Вы всего лишь робкий мальчик, вы охотно прячетесь за спину своего наставника.
– Пустите меня, Монморанси! – кричал дофин, вырываясь из рук коннетабля.
– Нет, сто чертей, – гремел тот, – я не дам вам драться с этим буйнопомешанным. Назад! Эй, ко мне! – крикнул он во весь голос.
А сверху доносились вопли Дианы, которая, наклонившись над перилами, тоже кричала не своим голосом:
– На помощь! Бегите! Бегите сюда! Не дайте ему убить принца!
Это предательство Далилы,[32] по-видимому, довело графа до умоисступления. Ведь и без того их было двое против одного.
Перро застыл от ужаса, услышав его слова:
– Так что же, Генрих Валуа? Чтобы получить от тебя и от твоего сводника удовлетворение, нужно нанести тебе оскорбление действием?
Перро показалось, что граф тогда шагнул вперед и поднял руку на дофина. У Генриха вырвался глухой рев. Но Монморанси, по-видимому, схватил графа за руку, потому что
По библейской легенде, Далила, возлюбленная богатыря Самсона, проведав, что его сила заключается в волосах, остригла ночью спящего Самсона и отдала его в руки врагов.
