Удалось вооружиться и сухих пайков прихватить в конторе, а больше ничего не успели. Загорелось все. Шли на рысях, торопились под защиту родного имения, когда наперерез с горки покатилась желтая лавина. Подручные Степана не растерялись, швырнули пару гранат, ударили из пулемета… Удалось уйти.
И вот недолго отсиживаться пришлось. Нагрянули гости непрошеные – повезли куда-то.
Степан Наливка сидел в седле ровно, держался легко, недаром родился в семье потомственного ковбоя. Правда, поговаривали, будто само словечко «ковбой» вовсе не русское, что так в далеких заморских странах пастухов называют. Но обидного в том ничего не было. Наливка, хоть и владел сотнями голов скота, кожевенными мастерскими, костным цехом да тремя мельницами, от рождения себя ощущал не богачом, а обычным пастухом. Так отец воспитывал, так уж повелось.
Верный конь послушно нес хозяина следом за незнакомцем, всхрапывал, когда в ноздри долетал противный дым от городских пожаров. Наливка поглядывал на запад, там зарево плясало – горел Екатеринбург. Да, вовремя он бросил проклятую должность и проклятый город, вовремя в родную вотчину вернулся. Здесь тихо, и детки нормальные у рожениц, и скотинка мирная, и птицы поют… Вот только жену любимую не сберег.
Пожары третий день не стихали, и управлять, по сути дела, Степану Наливке стало нечем. От обоих вокзалов и казенного здания Управления дороги сохранились одни головешки. Поломали семафоры, стрелки и диспетчерские, выстроенные на высоких столбах. Инженеров и техников поубивали многих, но, когда принялись за учителей и слушательниц медицинских курсов, стало ясно, что орудуют не дикари и не только каторжане. Кто-то умело управлял бунтом.
Кирпичный завод разворотили, арсенал разнесли в клочья, горожане тысячами бежали в деревни. Однако уже к вечеру поговаривать стали, что обиженным и безземельным наделы новые нарежут, а всем, кого власть президентская дома лишила, – тем все по справедливости и с лихвой вернется. Вот только непонятно, кто обещания раздавал…
Наливка не мог поймать никого из Большого и Малого городского круга – правительство попросту испарилось. Председателя думского нашли в петле. Секретаря, заводчика пришлого, бесы вместе с дворней порвали. Бумаги государственные порхали в огне. Казну, впрочем, кто-то прихватил. Прибегали к Степану люди верные, доносили страшное. Мол, в огне не только столица края, восстание разом пошло по всему Уралу, и теперь уж точно не остановишь. Рожениц по домам стали находить и убивать, вместе с бесенятами. А бесы крылатые, мелкие, которых вроде много поубивали в первые часы, откуда-то снова полезли, точно саранча. Сперва ночью нападать стали, а потом уж – и днем, и спасения от них нет. И уж точно теперь доказано, что виной всему засилье иноземцев. И волхвы о том же, и колдуны лесные. Виноват, мол, Проснувшийся Демон, от него погибель отечеству…
– Степан, тебя хотят видеть, – постучался глухой ночью в окошко человек с закрытым лицом. – Слезами
