собрались бы и двинулись дальше, не понимая, что произошло. Наткнувшись на сопротивление, они пошли в атаку и перебили всех… У них и выхода другого не было. Если бы мы были чуть мудрее… Надо было просто отступить. Всё. За нами даже погони не было. Видно, твари предпочитают не высовываться из своих нор.
– Почему же вы, Алекс, вначале были столь умны, что не вышли на поляну, затем столь верны, что бросились мне на помощь, а затем столь глупы, что бросились спасать Данилу?
– Не знаю. Только чаще всего я стыжусь умных поступков, горжусь глупыми, а верность – это просто правило игры.
Волокуша не стала легче, зато князь замолчал. Вероятно, он вспоминал всё, чему его учили, и пытался понять, что из этого соответствует действительности. Я мог полностью отдать себя процессу доставки Данилы до пункта назначения.
Шаг, потянуть, еще шаг, снова потянуть, впереди только снег, и кажется, что всю свою жизнь я только то и делал, что шагал и тянул. Всё работало само: мозг был занят собой, тело – собой, глаза смотрели и не видели. Только в тот момент, когда волокуша вместо того, чтобы покорно скользить, стала упираться, я сообразил, что снег кончился, и мы идем по расчищенной дороге, а впереди возвышаются мощные деревянные ворота. Если бы прошлой ночью мы прошли по дороге еще пару километров – могли бы ночевать под крышей. Хотя, если днем ворота закрыты, то, вполне возможно, ночью здесь и стрелы посвистывают. Исключительно с целью не допустить размножения идиотов. Умный ведь не будет ночью ломиться в чужие ворота?
Было очень похоже на то, что и днем умному человеку у этих ворот делать нечего. Где-то в глубине души я начал беспокоиться за жителей этого городка. Не слышать мои попытки пробить ворота они не могли, значит, либо на них напал коварный враг и поотрывал уши, либо у них сегодня тренировка по закалке характера.
– Алекс, даже если вы сломаете обе руки, нам это не поможет попасть в город. Может, тут есть еще одни ворота?
Кому характер тренировать не надо, так это князю. Даже интересно, чем можно пронять Ярослава? Иногда мне кажется, что его отмороженность – результат воспитания. Хочется помянуть его нянек, которые, вероятно, никак не могли уследить за подвижным малышом, отчего он часто падал, каждый раз задевая мраморные полы дворца мягкой младенческой головкой.
Мы не успели отойти от ворот достаточно далеко, чтобы не услышать, как они открылись. Хуже того, мы даже попытались поскорее вернуться к ним снова.
Нас ждали. За спиной у десятка грустных мужчин, высыпавших на встречу с нами, все никак было не разглядеть веселых румяных женщин с хлебом и солью.
Звук над нашими головами не стал неожиданностью. Так уж устроен арбалет, что беззвучно не взводится. Обычно это не помогает. Слишком долго бежать до леса. Кажется, я уже начинаю привыкать к тому, что, если рядом оказывается стена, на ней непременно окажется кто-то с арбалетом, нацеленным на меня. И куда делся мой язык? Если нас до сих пор не расстреляли и даже вышли навстречу, значит, не так уж все безнадежно? Надо срочно сказать что-то,
