и от неожиданности я выронил фляжку.
Наверное, действия по поднятию фляжки с земли очистили мозг от шелухи, связанной с внешностью командира, добравшегося до «хеншеля». Наконец-то я его узнал, это был старший лейтенант Сытин, практически перед самой атакой немцев назначенный мною формировать миномётный дивизион из трофейной матчасти. Он был опытный миномётчик, до войны служил в учебном миномётном дивизионе. После начала немецких бомбардировок и гибели всего руководства учебного дивизиона, не поддался панике, сумел навести порядок среди выживших курсантов и преподавателей и во главе получившегося подразделения начал выдвигаться к Белостоку. Цель Сытина была добраться до штаба 10-й армии и уже от старших командиров получить приказ на дальнейшие действия. Вот во время этого движения подразделение, сохранившее дисциплину, было встречено моим комиссаром, который согласно приказу направлялся в Сокулки. Надо знать моего комиссара, чтобы понять, что мимо такого подарка, как бесхозная боеспособная часть, он не проедет. Объяснив Сытину, что штаба 10-й армии в Белостоке уже давно нет, и вообще чёрт знает, где этот штаб сейчас находится, Фролов переподчинил это подразделение штабу 7-й ПТАБр. Сначала хотел использовать этот подарок судьбы как пехотное прикрытие штабной батареи, но потом появился я с целой кучей трофейных миномётов и боеприпасов к ним. И естественно, после доклада Фролова я посчитал неразумным использовать обученных специалистов как пехоту. И приказал начинать формировать отдельный миномётный дивизион, подчиняющийся непосредственно штабу 6-го мехкорпуса. Идея-то была правильная, но вот немцы не дали её исполнить, впрочем, как и много других нужных вещей. О силе и стремительности их удара я даже и помыслить не мог. Да никто не мог! Вот Сытин и попал под эту раздачу больших звездюлей. Ещё повезло парню, что жив остался.
Я попытался ободрить старшего лейтенанта. Начал говорить, что ребята погибли не зря, что мы всё-таки накостыляли немчуре. Но Сытин всё так же продолжал стоять с выпученными глазами, не понимая, что я говорю. Только когда я обнял его, он что-то невнятное промычал, а из глаз начали ручейками течь слёзы. Я в сердцах схватил его за руку и почему-то шёпотом произнёс:
– Да всё я понимаю, старлей! Но не боись – прорвемся! А что тяжело контузило, то это не беда – теперь нас двое таких!
После этих слов я подвёл Сытина к Якуту, который, видя, во что превратилось лицо старшего лейтенанта, отложил баночку с порошком и достал их своего сидора большую банку с уже знакомой мне мазью. Сегодня утром я у него спрашивал, какие такие чудодейственные вещества входят в ту замечательную мазь, после применения которой сильно обожженный в ночном бою Шерхан утром был как огурчик. Из объяснений для меня были знакомы только слова – медвежий жир, тёртый корень женьшеня, мумиё, остальные названия могли понять только его земляки, да и то не все.
Оставив Сытина на попечение Якута, я направился к радистам –
