он покинул баню. Снова костер подживил. В скалах проснулся ветер, почесался о деревья, к берегу сбежал – умыться. Озерная гладь потревожилась. Волны гармошкой заиграли под берегом – негромкая, нестройная мелодия. Старая лиственница скрипнула под окном избушки – разбудила Деда-Борея.
Вышел, спросил, поеживаясь:
– А ты чего так рано подскочил?
Помолчав, парень сказал:
– Я вообще не ложился.
– Почему?
– Да так… не спится…
– А-а! – догадался охотник. – Сильно храплю? Так ты бы в баньку…
– Я так и сделал.
– Ну, так что? Не понравилась?
– Баня отличная. Кука плохой. – Парень покосился на охотника, веточку сунул в костер.
– Кука? А это что за зверь?
– Не что, а кто, – сказал художник, отодвигаясь от дыма. – Кука – это привидение, живущее в бане.
– Во как! – удивился Дед-Борей, оглядываясь. – Там кто-то есть?
Тиморей тоже оглянулся и посмотрел, только дальше – за баню, за каменную горбушку берега.
– Да, там точно кто-то есть… – пробормотал, добавляя погромче: – А, по-моему, я видел Царька-Северка.
И тут охотник вдруг «убил» его своим вопросом:
– А это кто? – спокойно спросил он.
Художник чуть не сел в костер. Чёрные кисточки бровей полезли вверх.
– Привет! А кто мне тут рассказывал? Не ты?
– Не знаю. Видно, лишку хватанул. – Дед-Борей, зевая, отмахнулся и ушел за баню – по маленькой нужде.
«Вот ничего себе!» Тиморей даже рассердился на охотника, так буднично и просто отмахнувшегося от своей великолепной сказки. А потом на душе стало грустно и одиноко посреди пустого мирозданья, озаренного голубовато-пепельным рассветом. Справедливости ради, художник подумал про Деда-Борея: «Возраст! Может, даже склероз… А жалко! Была такая сказка, а теперь… голая проза, с души воротит!»
Тиморей расстроился. К берегу пошёл. Северьяныч возился с лодкой, сети готовился проверять. Неподалеку на берег Тайгаыра опустилась небольшая стайка – птицы теребили почки ольховника.
– Куропатки? – спросил Дорогин.
– Они. По осени их тут много собирается, вон на том мысу. – Охотник внезапно разговорился. – Перед началом холодов куропатка бродит по галечнику, выбирает камешек получше, «повкуснее». Хватает клювом и с трудом проглатывает, как человек проглатывает горькую, но необходимую пилюлю.
– А зачем это ей?
– Так надо, сынок! – Дед-Борей подмигнул. – Так ей доктор велел. Когда холода наступают, у куропатки нежная летняя пища заканчивается. А для грубой кормежки необходимы зубы. Так что куропатка осенью на берегу, можно сказать, вставляет себе зубы. Оказавшиеся в желудке разноцветные мелкие камешки – их называют гастролиты – помогают куропатке перетирать грубую
