уже пятнадцать лет живу в одном подъезде с евонной хозяйкой, Маргаритой Максимовной Коноплевой. Коноплеву-то знаешь? Да это ж наша артистка. Гордость не только области, а и всей нашей большой, ну этой как бы вот да.
– Ах, – удивился Вася. – Коноплева Маргарита Максимовна? Народная артистка СССР? И вы лично ее знаете?
– Ну, а как же, – и это подтвердил Лопешкин не без гордости, – ясное дело, знаю. И она меня знает. Иной раз у мусоропровода встренемся, я ей говорю «Здрасьте, Маргарита, говорю, Максимовна». И она мне, здрасьте, говорит, как вас зовут? Как поживаете? Ну я говорю, я, мол, сосед ваш, Лопешкин Василь Васильевич, поживаю нормально, по-пенсионерски, поясница болит и колени погоду предсказывают лучше метеослужбы, а врачи говорят, поменьше соленой и жирной пищи. А она, Маргарита Максимовна, говорит, это правильно, говорит, врачи плохого не скажут, хотя слушаться их не стоит.
– А это что ж, ейный, что ли ча кот? – спросила, подошедши, консьержка из того же дома, но другого подъезда.
– Не ейный, а еёный, – поправил Лопешкин. – А чей же еще? Я ж его знаю, прямо как вот это вот да. Вишь, у него чулочки-то белые, а левое ухо-то драное. Это ж он, пока не охолостили, со всеми котами дрался, как черт, а потом, когда это с ним сотворили, присмирел и весу прибавил. Был такой худенький, а стал во какой. Но с моим Пантелеем и поныне не дружит. Как встренет его в подъезде, так спина дугой, хвост трубой и шипит: шшшшш…
– А кто это – Пантелей? – спросил белобрысый мужчина в цветной рубахе с флагом США на груди. – Сын, что ли?
– Ну да, он мне как сын. Жена померла, дочка за немца вышла по Интернету и укатила в город Ганновер, а Пантелей со мной. Куда ж он от меня денется? Я ему и папа, и мама, и воинский начальник. Я его кормлю не то что сухим там этим, а тем, что сам кушаю. Даже лучший кусок ему отдаю. Песик это мой, вот кто.
– Ха, песик, – иронически отозвалась консьержка. – Песик размером с хорошего кабана.
– Ну да, ротвейлер, – уточнил Лопешкин. – То, что он большой, так это ему по породе положено. Но, однако же, смирный.
– Ага, смирный, – не унялась консьержка. – Третьего дня на бомжа напал, так тот в мусорный контейнер с перепугу запрыгнул.
– Ну, с бомжом, это да, – согласился Лопешкин. – Вообще-то он тихий, смирный, детишек любит, а кошек и бедных людей на дух не переносит. Классовое, как говорится, сознание. Как увидит бомжа, так с поводка рвется, не удержать, несмотря на строгий ошейник. И еще полицейских не признает. Ну этих, ну просто, ну ненавидит от всей этой вот от души. Не далее как на прошлой неделе один через двор шел, увесь у гражданском: джинсы, ботинки, очки темные, так он, паразит, в смысле Пантелей, я не успел поводок натянуть, раз, и штаны этому-то порвал от низа и до колена. И что думаешь? Капитан полиции оказался. Джинсы мои, говорит, фирменные, стоят пять тысяч рублей и не менее. А пса, говорит, будете без намордника выводить, следующий раз пристрелю, говорит, как собаку.
Пока Лопешкин делился своими соображениями,
