– у нее перехватило дыхание. В этот момент Павлик опять резко тормознул.
– Ну ездят же, гады! – ругнулся он. Полинка качнулась вперед и дотронулась лбом до лобового стекла. Не больно. Или больно? Она не поняла. Но в первый раз в жизни у нее не вырвалось ни бранное, ни уничижительное слово в адрес мужа. Первый раз она смолчала. От испуга, что ли? Сама не поняла.
Триумвират
Почему Тата вышла за Бориса замуж, она бы и сейчас, спустя столько лет, не дала бы вразумительного ответа. Может, просто время подошло? А ведь и любви безумной не было, и не назло никому, и не по расчету (Боже, какой уж там расчет!), а просто чувствовала, как любая женщина, что красота ее и молодость утекают, как мелкий речной песок между ладонями, – не по дням, а по часам. Правда, был один небольшой волнующий секрет: первые годы бросало их друг к другу, едва оставались наедине, и занимались они этим увлеченно, как только представлялась любая малая возможность. И это при почти коммунальной жизни – в крохотной квартире с работающей часто дома матерью. И еще при ее, Татиной, вяловатой натуре, хотя, впрочем, и это довольно скоро закончилось, как часто бывает в семейной жизни.
Познакомились они в метро. Тата, усталая, ехала с работы. Глаза прикрыла и услышала: «Модильяни, ну просто Модильяни». Она открыла глаза и увидела невысокого, худого, бородатого мужчину в тяжелых и немодных очках роговой оправы. Ей показалось, что он довольно интересный, правда, потом увидела, что зубы никуда не годятся, да и одет бедно и неряшливо. Скорее всего холостяк.
– Простите, я художник, – оправдался он.
– Похоже, – хамовато, с пренебрежением буркнула Тата.
– Невозможно пройти мимо этой красоты – Модильяни обожаю.
Тата передернула плечом: и что, мол, с того?
– Я вас провожу? – полуспросил он. Вместе вышли из метро, до дома было недалеко.
Донес сумку, без умолку болтал. Она слушала вполуха. Но согласилась в субботу увидеться. Четко в ее голове топталась мамина фраза: замуж надо выходить в институте. Дальше – тишина. Поужинав, вместо родного дивана и «Иностранки» не поленилась и поднялась к соседке – искусствоведше Аллочке. Поинтересовалась Модильяни. Та удивилась, но кивнула: отдельно нет, а так поищи сама, – и сунула в руки толстенный том.
Модильяни Тате явно не понравился, но справедливости ради она отметила, что сходство точно есть: небольшие головы, удлиненные лица и носы, узковатые глаза, длинные шеи и тонкие талии, а главное, главное – основные Татины забота и расстройство – тяжелый низ и полноватые ноги. Вздохнула. Полистала альбом и пожалела, что не походит на румяных, очаровательных и белолицых дам Ренуара, вот они какие – милые, славные. Жаль, в общем.
На свидание в субботу Тата пришла нарядная – синяя в белый горох юбка, белый пиджачок. Мать ее, Нонна Павловна, одна из лучших закройщиц Москвы. Уж про дочку-то не забудет! Рядом с Татой Борис совсем потерялся, смотрелся затрапезно и нелепо.
Господи! На первое свидание явился в почти
