приготовить его перед сном, оставив возле палатки. Он прямо видел внутренним зрением, как оно стоит себе, прислоненное к туго натянутому палаточному боку… Усыпило «лесное чувство» кажущееся безлюдье, заставило расслабиться…
Оставался охотничий нож, висящий на боку, но что такое нож, к примеру, против беглого зэка с трофейным автоматом, забранным у убитого охранника? Иллюзий насчет своего мастерства рукопашного боя охотник не испытывал.
Глаза уже настолько привыкли к темноте, что легко различались не только силуэты деревьев, но и отдельные ветви. Даже вон та коряга…
«Какая еще коряга! – одернул себя Костя. – Не было там никакой коряги…»
Темный горбатый силуэт шевельнулся, и охотник вдруг понял, что ощущает тяжелый звериный запах, давно доносящийся с той стороны, где бродил пришелец. Вряд ли даже самый одичавший бродяга мог так пахнуть… Медведь?
«Эх, надо было карабин распаковать первым делом! Растяпа! – корил он себя. – Конечно же, это медведь, которого привлек запах рыбы. Такого, пожалуй, и картечь не возьмет. Влип! Влип, как мальчишка!»
Хруст больше не повторялся. Минуты тянулись, словно резиновые. Лежать и безропотно ждать своей участи было невыносимо.
«Сейчас вскочу на ноги, выхвачу из костра головню, заору во все горло и будь что будет…»
Хрустнуло снова, но уже далеко-далеко.
«Уходит! – возликовал Константин, радуясь тому, что не нужно изображать из себя героя. – Не решился подойти ближе! Уходит!»
Новый хруст раздался уже на пределе слышимости и больше не повторился, но Лазарев выжидал еще больше получаса, боясь пошевелиться, только стискивал до ломоты в пальцах рукоятку ножа, вытянув его до половины из ножен. Только почувствовав, что напряженное тело затекло, он осторожно приподнялся и сел.
Ружье оказалось там, где и было положено с вечера, никуда не делось, и почему так долго не попадалось под руку, понять было невозможно. Костя быстро привел его в боевую готовность, но не удовлетворился и, крадучись, забрался в палатку, где долго, путаясь в тряпках и вещах, разыскивал карабин, мешочек с патронами, дрожащими пальцами набивал обойму…
Молочные сумерки близкого рассвета застали его чутко дремлющим сидя у костра с пальцем на спусковом крючке винтовки, направленной в ту сторону, куда удалился ночной гость, а когда окончательно рассвело и ночные страхи рассеялись вместе с туманом, отыскались и следы.
Присев на корточки, Лазарев долго изучал неправильной формы углубление, найденное на голом глинистом пятачке почти у самого озера, равным образом не похожее ни на след человеческой обуви, ни на отпечаток звериной лапы. Чертовщина какая-то…
Три недели пролетели, как один день.
Нельзя сказать, что берег в районе лагеря был загажен, просто он приобрел обжитой вид, вот и все. Балок – небольшой сруб, крытый берестой, в который Костя перенес все съестное после памятного
