провозились!
Зато ввечеру баньку истопили, напарились, отмылись. Сразу легко так стало. Сейчас там маменька с папенькой тешились, а мы с девочками должны были дальше мне наряды готовить да за младшими приглядывать. Но Дора, добрая душа, отпустила меня посидеть в любимом местечке у родника. Очень я люблю сюда после бани прийти: тело легкое, мысли ясные, душа отдыхает под журчание воды и пение птиц. Благодать! Тут березка одна стволом изогнулась над низинкой, прям как приступочка, удобно присесть и волосы распустить по склону. Они у нас у всех длинные, моя коса почти до пяток достает, а если расплести, так и вовсе волосы по полу волочатся – расчесывать неудобно. А здесь как-то ловко получается.
Так я по волосам гребешком и водила, пока прямо над ухом кто-то не произнес:
– Доброго здоровьица тебе, Фея!
Я чуть в родник с перепугу не скатилась.
Спасибо, этот кто-то за руку удержал. Смотрю: Семен, сын пасечника с хутора. И улыбается, змей ползучий, так нахально!
– Ох, и напугал, сил нет! Разве ж можно так подкрадываться?
– А ты чего посреди леса мечтаешь? А если б не я, а, к примеру, волк подкрался, чего бы сталось?
– Караул бы кричала! – Со зла показала парню язык, а потом задумалась. – А ты откуда тут? Случилось что?
– Не, я привез, чего заказывали. Бабы тебе еще каких-то гостинцев насовали, но я не вникал.
– Так Доры разве дома нет? – встрепенулась я, порываясь бежать к девчонкам, выяснять, куда делась сестра, пока я у родника рассиживалась.
– Дома она, дома, егоза! Как бы я тебя здесь нашел, кабы она не подсказала? – снова удержал меня за руку парень.
– Ты чего, подрядился из меня заику сделать? То подкрадываешься, то баламутишь! Зачем искал-то? – вырывая локоть, возмутилась я.
– Подарок тебе привез, – отчего-то враз посерьезнев, заявил хлопец.
Только сейчас я заметила, что мой собеседник держит узелок.
– Помню я твои дары, вечно пытался мне гусеницу за шиворот сунуть. – На всякий случай отодвинулась чуть подальше.
Семен поглядел так странно, тоскливо, будто я его ударила, и тихо произнес:
– Тут вот я тебе… это… – На этом, похоже, красноречие хуторянина иссякло.
– Мне уже страшно, неужели ты на дохлую лягушку расщедрился? – попыталась я пошутить, напоминая еще об одной излюбленной проказе нашего детства.
Парень молча мотнул головой и наконец развязал узелок. В сгущающихся лесных сумерках в его руках горела красно-золотым оперением птица-заряница.
– Семен, ты рехнулся! – только и смогла ахнуть я. – Ее ж невесте после сговора дарят!
Заряниц делали мужчины для своих возлюбленных, чтобы чудесная птица охраняла избранницу от всех бед и тревог: вырезали из дерева, украшали крылья затейливой резьбой, а потом раскрашивали
