звуки глуше, отдалённей
И я склонился над стеклом.
И оторваться мне не просто —
Там то, что отыскать нет сил,
Там утончённый женский профиль
Меня тревожно поразил.
Белеет древняя камея,
И позабытый, нежный лик,
Не в камне, думал я, немея,
А в сердце у меня возник.
Ручей
Журчи, журчи свою мне быль.
Всё те же давние картины,
И ты такой же, как и был,
И снова в зарослях малины
Журчи ручей свою мне быль.
Как здесь отрадно жарким летом,
Всё льнёт к воде, здесь жизни ток,
Стрекозы ведают об этом
И пролетевший мотылёк.
И каждый делает, что знает,
Всё, что имеет – отдаёт.
Малина ягоды роняет,
И соловей в ночи поёт.
И словно говоришь мне кстати:
Ты в город так давно ушёл,
Гляди, как много ты утратил,
Но так ли много приобрёл?
О наших застольях
Как много мысли вдохновенной,
Как много чувств в душе согрето.
Нигде, конечно, во вселенной
Такого не найти букета.
Он признак необычной доли,
И на земле – недолговечен.
И за стеной, не от того ли,
Веселья жаждут каждый вечер.
Как грустны эти все гулянки,
День каждый чувствами мертвея,
Себя мы губим.
Так вакханки
Убили некогда Орфея.
«Где шиповник цветёт, где сирени соседство…»
Где шиповник цветёт, где сирени соседство —
Старый дом. Стены серы, но память светла —
Приезжаю сюда, здесь прошло моё детство,
Где дорожка крапивой уже заросла.
Неизменно здесь всё – всё меняется где-то,
Солнце гаснет, на стёклах рубины горят.
Слышу чьи-то шаги, или, может быть, это
Половицы, скрипя, о былом говорят.
Глухо треснет бревно – свой резон в разговоре,
Только печка молчит, словно тайну храня,
Что когда-то давно, в отзвучавшем миноре,
Кто-то так же грустил, так же думал, как я.
В ком-то мысли такие уже возникали,
Взяв из прошлого чьи-то привычки взаймы,
Чтоб во времени дальше отдать, по спирали,
Только в новом витке повторяемся мы.
Утро летнее мысли ночные изгладит,
Но старушка соседка, взглянув сквозь года,
Вспомянёт, что походкой я вылитый прадед,
В точь как он…
Я не видел его никогда!
«Почему-то
