М.: Детская литература, 1976)
Третий исходный образец каллиграфии – фрагмент страницы из книги В. Александри «Мастер Маноле» (худож. И. Богдеско; Кишинёв, 1986)
Сейчас я знаю, что всему своё время. Если не нарушать естественный ход событий. А то оно может и вовсе не наступить. Те дети, которым учителя или родители задавали жёсткие рамки поведения в тетради, ещё долго не могли полюбить свои тетрадки. (Этот исполненный глубины абзац я написала давно. Сейчас я бы не решилась затевать разговор о рамках – он философский. Обмолвлюсь только, что в игре жёсткие рамки не только уместны, а просто необходимы, тем более если они задаются самими участниками. Так что «есть такая партия»!)
Супрематизм на полу
В общем, я периодически была взволнована проблемой оформления тетрадей. И вдруг (это был четвёртый класс) я услышала от Вячеслава Михайловича слово «каллиграфия». Как-то так всё сошлось, что он подбросил нам детские книжки, в которых тексты были оформлены рукописными шрифтами, а у моего коллеги Сергея Владимировича Плахотникова ещё в первом классе родители смастерили подставки для письма.
Ну вот. Берём подставку, деревянную ручку-макалку, бутылочка с чернилами – справа, промокашка, тряпица – слева, к подставке резиночкой прикрепляем особую каллиграфическую тетрадь (четырёхстрочную, вроде нотной) и начинаем красиво писать. «Красиво» – это как? А так, как в трёх наших книжках: «Тереме-теремке» – с образцом славянского письма, «Шторме» – с витиевато написанной «Песней старых мореходов с допотопных пароходов» (а потому этот образец получил у нас название «XIX век») и в «Мастере Маноле» – с буквами, напоминающими готические, которые «в народе» стали называться просто «маноле».
Итак, располагая тремя образчиками письма, мы стали их осваивать, толком не владея собственным почерком. Вот вам и вся каллиграфия. И больше ничего за душой не было, в смысле, каких-то познаний. О наклоне, нажиме, уставе, темпе я узнала много позже. «Лёгкость в мыслях необыкновенная», не правда ли?
Вход в каллиграфию был таинственный, с придыханием. Одно это слово – «каллиграфия», которое тут же было выведено («высунув язык») на титульном листе тетради, – чего стоит.
За подставками ходили вниз, в класс к Сергею Владимировичу, – «след в след», на цыпочках, чтобы не мешать третьеклашкам. А чернила были вовсе не чернила, а – тушь! Чёрная тушь на красном паласе, которым был покрыт пол, – супрематизм!
Время от времени супрематическими становились портфели и стены. Если рожи были просто грязные, то язык окрашивался в чёрный цвет равномерно (то, как Лёша и Катя решают проблему чернил, – сквозная тема многих сочинений).
На перемене коллеги деликатно подсказывали мне, где утереться («Золушка ты наша»). Причём этот макияж не отмывался даже мылом.
И все в школе знали, что «у нас сегодня каллиграфия».
Аромат эпохи
Начали с «XIX века». Во первых строках появились
