обе, пока я не заявила о пропаже денег! Может, я храню недельную выручку в подсобном помещении, куда незаконно проникла твоя шкодливая девка!
Испуганная покупательница взяла со стула пакет с булками, свалила на освободившееся место отобранные кофточки, ухватила ретивую дочь за руку и повела из павильона, бормоча что-то о том, что запрещающих знаков на двери не висит, значит, заходить туда никому не возбраняется. А Нина вернулась к стойке и, искоса взглянув на Сирина, выдохнула:
– Ишь, обнаглели совсем. Думают, раз покупатели, все им позволено! Могут лезть, куда вздумается! Кот там живет. Рыж-Пыж. С утра до ночи в подсобке отирается. Иногда так затихнет среди мешков, кажется – и нет его вовсе. Но сосисочку все равно ему в миску кладу. Думаю, проснется – покушает.
– А это, значит, кошачья постелька?
– Ну да. Кошачья.
Продавщица сделала сосредоточенное лицо, подхватила протягиваемую седобородым мужчиной рубашку и положила в зеленую корзинку на весах.
– Сто сорок два рубля, – обыденно сообщила она, кинув быстрый взгляд на дисплей и всем своим видом показывая, что разговор окончен.
Приняла из рук покупателя пятитысячную купюру, с вызовом протянула:
– А помельче нет?
Тот отрицательно покачал головой, и Нина, пробормотав: «А все жалуются, что живут бедно! А сами несут и несут пятитысячные!» крикнула в сторону коридора:
– Сан Саныч! Пятерку разменяешь?
И, послушав тишину, выдохнула:
– Опять наш мастер на все руки куда-то усвистал! Сам объявление дал, что портниха требуется, и целыми днями где-то шатается. А если портниха придет, что я ей скажу?
Охая и причитая, Нина открыла кассу, наскребая сдачу.
За рубашкой последовала меховая безрукавка, брошенная на весы ярко накрашенной девицей. За девицей своей очереди дожидалась шикарно одетая дама с набитой вещами магазинной корзинкой.
– Всего хорошего, Нина, – понимая, что мешает торговому процессу, попрощался Сирин, направляясь к выходу и делая вид, что знать меня не знает. Еще немного посмотрев вещички, я вернула рубашку на место, решив, что без примерки брать опасно, и пошла следом за Ромой.
Задержавшись рядом с запертым «Домом быта», на опущенных жалюзи которого и в самом деле висело объявление о вакансии портнихи, я вышла из подвала. Постояла на улице, любуясь Чистопрудным бульваром, потянула на себя тяжелую дверь, рядом с которой золотым тиснением в лучах солнца сияла табличка «Отель на Покровке», и вошла внутрь.
Сирин стоял ко мне спиной, облокотившись на стойку ресепшна, за которой сидела хорошенькая зареванная девица с трогательным хвостиком на макушке, судя по всему – та самая Оксана.
– Михаил не виноват, – всхлипывала девушка, размазывая по щекам потекшую тушь.
На вид ей было лет двадцать, не больше. Отвечая на вопросы Сирина, она в волнении крутила дешевенькие серебряные кольца на детской руке и кусала пухлые губы.
