понимание существует не для того, чтобы быть признанным, подлинным, стать одним для всех. Есть понимание, и есть непонимание. Не может быть не правильного понимания. Понимание всегда истинно, всегда подлинно. Но оно подлинно не для всех, а для того, кто понял. И у каждого должно быть свое понимание, которое является взаимодействием реально существующей стороны и стороны субъективной. Оно всегда субъективно по форме, т. е. зависит от человека, который понимает. И в то же время в высшей степени реально, так как исходит не из человека, а из объекта понимания, из того, что нужно понять. Поэтому по содержанию понимание всегда реально. И всякое понимание ценно только лишь как опыт, который может быть использован в качестве средства для другого индивидуального понимания. Понимание – это всегда индивидуальный опыт. Оно не может быть общим для всех, это способ индивидуального душевного и разумного, чувственного и сознательного постижения реально существующего содержания, в данном случае – священных текстов.
Мало приближает человека к внутренней духовной свободе и абсолютизация слов. Слово, как известно, есть только символ определенного смысла, значения, понятия, а не сам смысл, не само значение, не само понятие. И для того, чтобы постичь что-либо, понять его, необходимо воспринимать не только слова, но и, прежде всего то, что за ними стоит, что они выражают. В древневосточных философско-религиозных учениях непривязанность к словам, к форме была одним из условий успешного продвижения к духовному совершенству. В основе всего должно быть безусловное восприятие, т. е. за формой всегда нужно видеть содержание. Одна даосская притча гласит: «Вершей пользуются при рыбной ловле. Наловив же рыбы, забывают про вершу. Ловушкой пользуются при ловле зайцев. Поймав же зайца, забывают про ловушку. Словами пользуются для выражения мысли. Обретя же мысль, забывают про слова. Где бы мне отыскать забывшего про слова человека, чтобы с ним поговорить»[22]. На то же были направлены буддийские духовные практики. Совершая бессмысленные на первый взгляд, противоречащие логике поступки, учитель должен был вызвать у ученика понимание, т. е. восприятие не только формы, но и содержания, не только слова, но и его смысла. Чаще всего для этого использовалась недосказанность, которая приносила особый успех. Ибо смыслы находятся не в словах, а в том, что выше слов, за их пределами и постигается душой. Ту же идею выразил Ф. И. Тютчев, когда сказал: «Мысль изреченная есть ложь». Этим руководствовались в мистических школа, где, как известно, сокровенные эзотерические тайны нигде не записывались, а передавались из уст в уста, от учителя к ученику, от души к душе, дабы искажение не нашло себе дорогу к содержанию передаваемого.
Абсолютизация слов и сведение смыслов к ним в религии делает неизбежными всякие искажения заранее вложенных смыслов, неадекватные истолкования текстов и писаний, что создает непроходимую преграду на пути их понимания. Исходные ложные установки порождают
Даосские притчи. – М., 1992. – С. 64.
