сложился как всегда не лучшим образом, сначала пустые речи не по делу, а потом пара остроумных, как ему казалось, шуток. Я объяснил все как есть и посоветовал посмотреть запись с камеры номер восемь. Естественно он пытался вызвать меня на работу, но я нашел ряд причин, чтобы не ехать.
Я решил попить чаю на ночь и налил себе полную чашку обжигающе горячего напитка. Я бродил по квартире в полной темноте, время уже было позднее. Я посмотрел на часы, половина двенадцатого ночи. Подойдя к окну в кухне, я стал смотреть на город. Все тихо, единственным движением было одинокое подъехавшее такси, которое высадило пассажира, но человек который вылез из машины никуда не шел, он потоптался еще минуты три на месте, а затем, развернулся и ушел.
Весь последующий день я маялся ерундой. Интереса у меня ничего не вызывало.
В течение своих выходных я вспоминал о произошедшем на работе инциденте. Интересно, как там бедняга, угораздило же сунуть свой член не туда.
Завтра как приду со смены, я сразу же хочу съездить на кладбище. Я там бываю очень редко, я не из тех людей, которые думают, что если они рядом с могилой, значит, ближе к тем людям, которых любят. Для меня это все наоборот, когда я там, я ощущаю всю мощь своего одиночества и то, как они от меня далеко. Я уже давно перестал плакать, когда приезжаю к ним на кладбище. Я просто молча стою и смотрю на потертые памятники с выгравированными именами.
Моя поездка на кладбище выдалась как раз на последнее воскресенье лета, и осенняя погода начала давать о себе знать. Дожди стали идти чаще, но не ливни, а просто мелкий моросящий дождик, который почти не видишь, но чувствуешь, когда он падает на лицо. Деревья начали отдавать золотом. Очередное лето подошло к своему неизбежному концу. Асфальт всегда мокрый, на улице пахнет сыростью, а веселые лица людей, слегка утомленных жарким летним солнцем, сменились на более хмурые. Теперь на улицах не играет музыка, которая доносилась из открытых настежь окон и летних кафе, открытых повсеместно. Теперь лишь шум машин и ветра в ушах. Теперь солнце скрыто за толстым слоем свинцовых облаков и не пропускает прямых солнечных лучей.
Мне это подходит как нельзя лучше.
Заказав себе такси, и, купив цветов, я аккуратно разложил их на могилы. Вытерев буквы платком от налетевшей грязи, я сел на лавочку прямо напротив трех памятников, откуда на меня смотрели три улыбающихся лица. Как и в прошлый раз я не заплакал, просто сидел. Нахлынули воспоминания, и передо мной словно возникло большущее белое полотно, как в кинотеатрах, только больше в несколько раз, и, казалось, что вот-вот защелкает сзади старенький проектор и шурша закрутит пленку с моими воспоминаниями.
Вот я смотрю на себя, когда мне только лет двенадцать-тринадцать от силы, и отец учит меня ездить на машине.
– Сын, в который раз говорю, слишком быстро сцепление не отпускай, понял? Давай, попробуй еще, – с отцовской мягкостью, и в тоже время с ноткой строгости, сказал он.
– Я понял, пап, сейчас все будет, – голос у меня еще совсем детский, и я так отчетливо
