поблагодарил за честь и доверие.
Сталин продолжал:
– А кого вы еще рекомендуете в авторский коллектив?
Я не был подготовлен к этому вопросу, но, подумав немного, назвал фамилии двух наиболее квалифицированных профессоров-экономистов.
Смеясь, Сталин сказал:
– Ну вот вы и раскрываете свою фракцию.
Я не имел к названным мною профессорам ни особого доброжелательства, ни тем более недоброжелательства, но почувствовал, что из моей поспешной рекомендации могут быть сделаны самые неожиданные выводы. Поэтому я сказал, что вопрос об авторах требует более тщательного продумывания.
Сталин:
– А вы читали последний макет учебника? Как вы его оцениваете?
Я с максимальной сжатостью изложил свои оценки и замечания, считая, что для дела важно выудить не из меня, а из Сталина возможно больше замечаний, соображений, советов – как построить учебник политической экономии. И дальше в течение двух с половиной часов говорил почти один Сталин.
Потом я убедился, что многое из того, чем он делился со мной, он изложил затем на авторском коллективе. Вообще, из некоторых других эпизодов у меня сложилось впечатление, что Сталин считал необходимым в отдельных случаях предварительно поразмышлять вслух и проверить некоторые свои мысли и формулы. Это проистекало из исключительного чувства ответственности, присущего Сталину, не только за каждое слово, но и за каждый оттенок, который может быть придан его слову.
В этой области контраст со Сталиным был особенно разителен, когда к руководству пришел Хрущев.
Хрущев страдал патологическим недержанием речи, всякое чувство ответственности за слова было у него потеряно.
В порядке прилива показной храбрости Хрущев мог экспромтом в публичном выступлении предъявить, скажем, союзным великим державам ультиматум: «В 6-месячный срок («к маю») подписать мирный договор с Германской Демократической Республикой. Если это не будет сделано, то…» – дальше следовали прямые угрозы со ссылкой на то, что Советский Союз имеет такой запас атомных бомб, что может снести все на земном шаре, и т. д.
На протяжении тридцатилетнего сталинского руководства все государственные деятели мира привыкли с предельной серь езностью относиться к каждому слову «русских», «большевиков», которые слов на ветер не бросают. И естественно, по традиции после такого ультиматума Хрущева следовали дополнительные миллиардные ассигнования на увеличение производства вооружений. Генеральные штабы США, Англии, Франции, НАТО начинали принимать предупредительные меры по защите Западного Берлина от «русского нашествия». Весь мир впадал в состояние ожидания войны. Но наступал намеченный ультиматумом май, Хрущев снова повторял свой ультиматум с переносом срока уже на май следующего года. Результат – тот же.
Вполне понятно, что больше всего выигрывали от этой словесной безответственности империалистические монополии по производству
