счастлив как-нибудь,Не будь бы я чрезмерно нервным.
Что в жизни мог бы встать на путь,
На верно выбранный, наверно,
Лишь крикнул бы себе: «Не трусь!»…
Но трусь, дрожа в углу, о стены.
Боюсь бояться… и боюсь…
13. Чушь
Кашель.
Никотин и кровь
Раковина глотает жадно.
Рвутся струны, пляшет бровь.
Холодно и снова жарко.
Холодно опять. Кровать
Губкой пот сочит холодный.
Спит Бессонница удобно —
Не удобно в бок толкать —
Страшно:
Встанет – будет шум.
Шум мигренью, пульсом звонким.
Не уснешь. Что ж, на ночь струн
Хватит. Пять еще – не долго.
Пять – чуть-чуть. Пинками гнать
Ночь, до самого восхода.
Чушь писать. Взаимно-гордо
С одиночеством молчать.
Кашлем в ночь плевать негромко.
Ждать. Не спать. Не спать и ждать.
14. Тяжесть
Все новая и новая тяга
Меня прижимает к полу.
А в холоде стеклянного взгляда
Беснуется прежний голод.
И время, издеваясь, с насмешкой,
Кривляется сальтом рядом.
В окошко вытекает неспешно
Струей желто-серой – ядом.
Все новая и новая в горло
Уродливой лезет лапой.
Из глотки выдирает упорно
Железную кашля вату.
Укутавшийся в дым, еле зримый,
Бледнеющий в кухне тесной,
Я жду, когда прольюсь никотином,
Раздавленный дыма прессом.
15. Посуда
Мы, обнявшись, лежали вчера,
Поперечно разбитой посуде.
Очень молча друг друга любя,
Мы лежали с тобой губы в губы.
В животе у тебя мотыльки —
Ты еще симпатичнее с ними…
Мы посуду, в четыре руки,
С наслажденьем особенным били.
К черту планы с посудой, малыш.
Ради любящих этих объятий,
Я молчу. Ты со мною молчишь.
Нам с тобой и молчания хватит.
Татьяна Гущина – Посуда.
16. Достоевские прозы
Развеянный ветром по городу,
Пропахший спиртом и солодом,
Я – пепел с твоей сигареты.
Замешанный в пыль и в дворовые песни.
И в вечно похмельное лето.
Я – жизнь достоевскими прозами.
Ползу с иглы передозами
В дорожки Москвы, внутривенно.
Я – траур, отчаянье, страшные вести…
Я то, что единственно верно.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком,
