могла бы быть вот такая дочка.
– Седьмой класс же! – укоризненно сказала она, удивляясь, что можно не знать очевидного. – С понедельника у нас вместо общей трудовой практики будет специализированная.
– Ого, уже седьмой! – улыбнулся Артем. – Как ты быстро выросла! И куда собираешься?
– Не знаю пока… – встряхнула огненно-рыжими хвостиками школьница, – Все такое интересное… Вчера нас возили на молочную ферму, там телята смешные! А сегодня на гидростанцию поедем, там тоже, говорят, очень здорово!
– Ну, удачи! Я буду скучать, я к тебе привык уже.
– Не скучайте, – засмеялась девочка, – вместо меня будет Настя из пятого «ж», она хорошая!
Детей в Коммуне было очень много. Жестокий популяционный кризис предыдущих поколений, сильно повыбитых борьбой за существование, пытались выправить активным стимулированием деторождения. Этим и было вызвано сильное смягчение нравов в области семейной жизни – от советских к чуть ли не вудстоковским. Внебрачные связи не осуждались, секс был более отделен от отношений, чем обычно. Социальные нормы вообще очень легко гнутся под текущие необходимости, а тут еще и гендерный перекос сработал – как это обычно случается, спасавшие жен и детей мужчины их по большей части спасли, но сами выжили далеко не все. В поколении Первых на одного мужчину приходится шесть женщин. Второму пришлось полегче, но и там вышло один к трем, и только к третьему положение начало потихоньку выравниваться. Так что рожали тут много, и дети бегали жизнерадостными стайками повсюду. Возможно, некоторые из самых мелких имели гены Артема – в обязанности каждого здорового мужчины входило пополнение банка спермы, и он регулярно проходил процедуру. Артем подозревал, что его генетический материал используется очень активно – при малочисленном исходном населении специалистам репродуктивной лаборатории приходилось раскладывать сложные пасьянсы в попытках избежать близкородственного скрещивания. Так что пришелец извне был хорошим подспорьем. Если бы не Ольга, можно было бы выполнять свой генетический долг и более приятным способом, но… Она даже, вроде бы, и не возражала, но то немногое, что Артем понимал в женщинах, настоятельно твердило: не стоит оно того.
Еще одно интересное следствие этой политики, которое Артем отметил как невольный антрополог, – матрилинейность здешнего общества. Установить отцовство при таком свободном отношении к сексу можно было только медицинскими способами, и оно устанавливалось – но информация была принципиально закрытой. Так что родство считалось по материнской линии, и учитывалось только при генетических раскладах. В социальной жизни родительские отношения были менее значимы, чем в привычном Артему традиционном обществе. Может быть, поэтому и отношение к детям тут было удивительным – чужих детей не было, в их жизни принимал участие каждый взрослый. Даже рожденные в браке почти не жили в семьях –
