штаба сообщил мне, что поменял расписание, и моему взводу предстоит, в соответствии с новым графиком, с утра преодолеть дистанцию марш-броска. Что послужило поводом к смене расписания, начальник штаба объяснять не стал, а я не стал уточнять. Мало ли какие у инструкторов, проводящих во взводах занятия, могут быть обстоятельства. Это только марш-бросок не требует дополнительного специалиста-инструктора, да еще, может быть, «рукопашка», хотя и там часто без инструктора, бывает, не обойтись. Да и существенной разницы я не видел. Что в новый, обозначенный расписанием день бежать, что через день, как значилось в расписании раньше, – бежать все равно пришлось бы.
Но у меня откуда-то появилась мысль, что в этот раз расписание сменили преднамеренно и вне зависимости от занятости инструкторов. Комбат пожелал, чтобы профессор Горохов побежал именно с моим взводом. Почему? Мне подумалось, что подполковник Лихоедкин посчитал меня наименее сговорчивым и даже, может быть, наиболее упрямым среди других командиров взводов. По крайней мере, самым несговорчивым. И комбат рассчитывал, что Горохову не удастся найти со мной общий язык.
Автомобиль я покинул только перед самыми воротами, метров семьдесят не доехав до них, но вовсе не для того, чтобы показать кому-то, что я вместе со взводом всю дистанцию преодолел. Для меня эта дистанция была привычной, и ни у кого не возникло сомнений, что я могу с марш-броском не справиться. Кроме того, мне было абсолютно безразлично, что обо мне кто-то скажет или подумает. Просто я закончил разговор с профессором Гороховым, попросил остановить машину, вышел, дождался взвода и занял свое место во главе подразделения.
Ворота военного городка при нашем приближении распахнулись, и взвод пробежал в направлении казармы. После марш-броска перед следующими занятиями взводу обычно дается время, чтобы принять душ и отдохнуть. Я тоже принял душ и, выйдя в казарму с полотенцем в руках, увидел, что профессор тоже вернулся сюда же, хотя у него, как и у его ассистентов, была своя комната в штабной гостинице.
Георгий Георгиевич явно кого-то искал. Предполагая, что меня, я сам направился к нему. И не ошибся. Я на ходу вытирал полотенцем волосы. Они у меня хоть и короткие, тем не менее не слишком приятно, когда выходишь на улицу, а волосы сразу замерзают. Несмотря на то что температура на улице в последнюю неделю держалась в районе десяти градусов, этого могло хватить, чтобы застудить голову. И хотя я человек крепкий, закаленный и не имею склонности к простуде, все же предпочитаю лишний раз не рисковать. Тем более что голова – это инструмент офицера. Можно получить тяжелое ранение в руку или ногу, это не помешает вести бой. А с ранением в голову офицер, как правило, из боя выбывает.
Я посмотрел на профессора, вспомнил его речь и тут же сам себя поправил: не голова является инструментом офицера, а его мозг. Возможно, если верить утверждениям Горохова, именно мозг и является для каждого офицера главным «командиром».
– Меня ищите, Георгий
