который он организовал себе внизу, чтобы не мотаться в выходные в бюро.
Но конечно же она не проломила крепкий паркет, а осталась лежать на первом этаже, в трех метрах от потрескивающего камина, языки пламени которого шевелились непривычно сильно.
Они колыхались, словно на ветру. В тот же момент Эмма ощутила холодное дуновение на лице, потом почувствовала всем телом.
И судорожно сжалась.
Сквозняк.
Танцующее в холодном воздухе пламя может означать только одно.
Входная дверь!
Она была не заперта.
Глава 10
«Сорри, мне нужно идти.
Всего вам хорошего!»
Небольшой самоклеящийся листок, на котором было мало свободного места, поэтому Салим написал свои прощальные слова мелкими печатными буквами.
Онемевшими пальцами Эмма сорвала желтую записку с деревянной рамы входной двери и зажмурилась. Снова пошел снег. На другом конце улицы, недалеко от перекрестка, дети играли в прятки между припаркованными автомобилями, но почтальона с его желтым грузовичком не было видно.
«Сколько времени я отсутствовала?»
Эмма посмотрела на наручные часы: 11:13.
«Значит, почти четверть часа я была без сознания».
И все это время входная дверь стояла открытой.
Не настежь, всего на несколько сантиметров, но тем не менее.
Эмма содрогнулась.
«А сейчас? Что мне делать?»
Самсон, как кот, терся о ее ногу, вероятно пытаясь на свой лад сказать, что становится чертовски холодно. Поэтому Эмма закрыла дверь.
При этом ей пришлось навалиться на нее, сопротивляясь неожиданно сильному порыву ветра. Ветер взвыл напоследок, в последнюю секунду попытался надуть в прихожую снега, затем дверь захлопнулась, и наступила тишина.
Эмма посмотрела налево. Ее раскрасневшиеся щеки отразились бы в настенном зеркале, не будь оно покрыто упаковочной бумагой.
Возможно, оно бы даже запотело от ее дыхания.
И на нем была бы надпись?
На мгновение Эмме захотелось сорвать бумагу и проверить, нет ли на зеркале тайных сообщений. Но она уже так часто это делала и еще ни разу не нашла никакой надписи на стекле.
Типа «Я вернулся» или «Твой конец близок». И ни разу Филипп не пожаловался, что ему приходится заново все восстанавливать.
– Мне очень жаль, – сказала себе Эмма, точно не зная, к чему именно относятся эти слова. Ее разговоры с самой собой, которые она постоянно вела в течение дня, все больше теряли смысл.
Ей было жаль, что она оставила Салима, не попрощавшись и не дав ему чаевых? Что она доставляет столько хлопот Филиппу? Не слушает его советов, избегает близости и уже несколько месяцев не позволяет прикасаться к себе? Или ей было жаль, что она так распустилась? Конечно, как психиатр, она знала, что паранойя – не слабость, а заболевание, и, чтобы
