Н.М. Дружинин, комментируя эти пункты, отмечает, что запрет иностранцам занимать гражданские и военные должности, даже простыми рядовыми в армии, «не встречается ни в одной из существующих [во времена декабристов] либеральных конституций <…> В этом характерном дополнении сказался резкий национализм Н. Муравьева…»[112].
На фоне декабристской неприязни к иноземцам вообще ярко выделяется их почти повальная враждебность к немцам, точнее, к «русским немцам», немцам, находящимся на русской службе. Эта проблема весьма дотошно проанализирована в упоминавшейся выше статье К.Ю. Рогова, тем не менее на некоторых ее аспектах необходимо остановиться. Важно понять, что «немцеедство» декабристов не было этнофобией по кровному признаку, в противном случае невозможно объяснить присутствие в тайном обществе Пестеля, Штейнгейля, братьев Кюхельбекер и других этнических немцев (хотя, в общем, прав П.Н. Свистунов, указывая на «факт, что в списке членов его встречается так мало фамилий нерусских»[113]). Дело также не в конфессиональных противоречиях: Пестель и Кюхельбекеры были лютеранами[114]. Водораздел между «хорошими» и «плохими» немцами проводился по критериям политического и культурного национализма: стремится ли тот или иной человек «германского происхождения» к ассимиляции среди русских, к членству в (становящейся) русской нации[115], или же он ориентируется на влиятельную в верхах корпорацию своих единоплеменников, четко отделяющую себя от стержневого этноса Российской империи. Корпорация эта охотно служила самодержавию, гарантировавшему ее привилегии, и была для него надежной опорой. Таким образом, проблема «русских немцев» имела по преимуществу социально-политический характер: поддерживая «деспотическую власть» (которая, в свою очередь, поддерживала их в ущерб русским дворянам), они являли собой очевидных (и объективных) врагов национального государства, к которому стремились декабристы[116]. Характерный набор декабристских претензий к «русским немцам» содержится, например, в мемуарах В.С. Толстого[117].
«Германофобия» царила среди участников преддекабристской Священной артели (братья А.Н., М.Н. и Н.Н. Муравьевы – по словам И.Д. Якушкина, «враги всякой немчизне»[118]; И.Г. Бурцов), «атмосфера ревнивого соперничества с “немцами”[119] <…> становится <…> одним из основных сюжетов их службы в Генеральном штабе, на Кавказе и в других местах, периодически ставя некоторых из них на грань отставки <…> настоящий культ Ермолова и близость многих артельщиков к П.М. Волконскому, – известных противников “немецкой партии” в армейском руководстве, превращают эти настроения в нечто большее, чем в патриотическую экзальтацию молодых людей, и определяют <…> их положение и статус в армейской среде»[120]. Бурцов в 1815 г. объясняет отсрочку своего перехода из Генерального штабы в гусарский полк следующим образом: П. Волконский «сказал мне, <…> что нет его благословления, <…> что
Там же. С. 183.
Воспоминания и рассказы… Т. II. С. 276.
См. замечания К.Ю. Рогова о сочетании в культурном мире Пестеля и В. Кюхельбекера «идеологического русофильства» и «домашне-лютеранского пласта» (Рогов К. Указ. соч. С. 119–120).
По мнению Свистунова, Пестель «сердцем был вполне русским» (Воспоминания и рассказы… Т. II. С. 276).
См. интересное наблюдение М.Н. Покровского: «Когда вы просматриваете списки бойцов за “правое дело” против “бунта” декабристов, вас поражает изобилие остзейских фамилий: Бенкендорфы, Грюнвальды, Фредериксы, Каульбарсы мелькают на каждой странице» (Покровский М.Н. Указ. соч. С. 265).
Они служат «не русскому отечеству, а фатерлянду или, еще вернее, источнику личных доходов, личного честолюбия, личных расчетов на обогащение и возвышение», отстаивают интересы «не русские, а императоров российских и царствующей династии»; «остзейские дворяне на коренной службе России всюду держатся совершенно особняком от природных русских и составляют своего рода братство, покровительствуя друг другу, и не без причины их обозначает глас народа названием “немцев”». (Декабристы. Новые материалы. С. 77, 78, 83).
Якушкин И.Д. Указ. соч. С. И.
Бурцов в одном из писем 1816 г. пишет об обстановке в Генеральном штабе: «Чертежная наша хотя и состоит, как тебе известно, из самых лучших немцев, но все не то, что было в прежнее время; когда и язык, и обычаи, и правила русские господствовали. Теперь находишь ты хороших офицеров; тогда видел отличных людей, искреннейших и друг другу преданных товарищей. Теперь, что производится с поспешностью, есть действие зависти, соревнования: тогда работа текла от единодушия, пособия друг другу; от общего порыва, на один конец устремленного» (Из эпистолярного наследства декабристов. Т. 1. С. 96).
Рогов К. Указ. соч. С. 109.
