петроградских чиновников (именно ее В. И. Ленин назвал «саботажем»), организованной в знак протеста против захвата власти большевиками. Именно Лопухин, по свидетельству Г. Н. Михайловского, ведал казенными суммами МИД, которые тратились на содержание забастовщиков из числа чиновников этого ведомства[28]. Понятно, что об этом эпизоде своей биографии В. Б. Лопухин не написал, отметив, однако, что был уволен со службы без права на пенсию по приказу наркоминдела Л. Д. Троцкого.
Оказавшись в отставке, В. Б. Лопухин, вместе с подобными ему «бывшими людьми», попытался приспособиться к жизни в Советской России и вначале принял участие в разного рода эфемерных коммерческих предприятиях. Однако после того как «военный коммунизм» ликвидировал остатки рыночных отношений, он был вынужден превратиться в советского служащего, заняв пост помощника управляющего делами Всероссийского бюро снабжения железнодорожников, находившегося в Петрограде. Уникальность послереволюционной судьбы В. Б. Лопухина состояла в том, что он оказался единственным высшим чиновником царского МИДа, который не эмигрировал и продолжал жить в РСФСР, а потом – и в СССР, причем от расстрела во время «красного террора» Лопухина спасло то, что на какое-то время он просто сумел затеряться в человеческой массе.
Наиболее интересный эпизод из советского периода жизни В. Б. Лопухина – написание воспоминаний, названных им «Записки бывшего директора департамента Министерства иностранных дел». Мысль о подготовке мемуаров подал В. Б. Лопухину сразу после Октябрьской революции его старший друг П. П. Гнедич, известный писатель и историк искусства. Словно готовясь к этому, В. Б. Лопухин, судя по его запискам, основательно изучил выходившие в СССР в 1920-е гг. переиздания воспоминаний и дневников Д. У. Бьюкенена, С. Ю. Витте, А. П. Извольского, Ж. М. Палеолога, М. В. Родзянко, В. А. Сухомлинова. Кроме того, В. Б. Лопухин прочитал исследование советского историка Н. П. Полетики «Сараевское убийство», изданное в 1930 г. в Ленинграде.
Что подтолкнуло В. Б. Лопухина к окончательному оформлению записок именно в начале 1930-х гг.? Несомненно, желание их опубликовать, причем именно в СССР, что видно по сделанному автором адаптированию некоторых мест воспоминаний к сознанию массового советского читателя. С другой стороны, нельзя сказать, что подобное адаптирование затронуло все содержание записок. Очевидно, двойственная природа текста воспоминаний причудливо отрази ла двойственный характер тогдашней власти, которая, с упрочением в начале 1930-х гг. культа личности И. В. Сталина, эволюционировала от интернационал-большевизма к национал-большевизму. Казалось, что разжигание мировой революции уступает место строительству социализма в одной, «отдельно взятой», стране, а отсюда – недалеко и до «реставраторских тенденций». Не исключено, что с обратной эволюцией большевистского режима В. Б. Лопухин связывал вероятность, в обозримом будущем, такого изменения внутриполитической ситуации в СССР, которое сделало
