правоте его советов.
Он высморкался, вытер лицо и открыл дверь. В проходе вагона всё ещё было пусто. Он опять прошёл в туалет, ещё раз умылся. Возвращаясь, встретил проводницу.
– Вы меня извините, пожалуйста, но я передумал. Стаканчик чая можно?
– Ну, какой разговор, конечно, можно! Сию минуту!
Он достал бутерброд, сделанный хозяйкой той семьи, где он ночевал, и кулёк со сладостями. Каждый раз, складывая его вещи, жена давала в дорогу некоторые сладости. Знала, что после длинного, напряжённого дня мужу приятно будет, лёжа у кого-то дома на диване или в гостинице в постели, или просто на вагонной полке, пожевать что-нибудь сладкое. «Полезно для нервов», – считала она. Пусть это были порой простые карамельки, но это была видимая нить их невидимой любви. Почти всегда кулёк имел другое содержание и каждый раз вызывал в его груди приливы новых чувств любви и благодарности к жене.
Сейчас же это была не радость, а боль. Он раскрыл кулёк, заглянул в него, опять закрыл и прижал к лицу. Имел ли он право прикасаться к тому, что с такой любовью было упаковано любимым человеком? Он развернул карамельку, сунул её в рот, начал жевать. Всякое желание есть пропало. Он сам не знал, что с ним происходит. Чувство голода вдруг резко перешло в тошноту, озноб сменился потом. Но он заставил себя выпить чай и несколько раз откусить от бутерброда. Вроде бы немного полегчало. Хорошо, что больше у него попутчиков не было.
День начал клониться к вечеру. Деревни, машины, стоявшие на железнодорожных переездах, маленькие станции – всё это проносилось мимо окна, и он удивлялся, что жизнь, как ни в чём ни бывало, идёт дальше. Люди куда-то ехали, кто-то с кем-то разговаривал, а в соседнем купе громко смеялись. Заходившее с другой стороны поезда солнце подсвечивало всё жёлто-оранжевым светом и придавало проплывавшим за окном пейзажам загадочный вид.
Обычно это время дня навевало на него романтическую тоску, и теперь он не мог её изгнать. Хотелось, как в молодости, писать стихи или гулять с женой, только обязательно держась за руки. Порой ему вдруг хотелось страстно влюбиться, да так, как он когда-то влюбился в свою Валентину. Иностранец, который подарил ему бумажник, видно, разбирался в психологии и рассказал ему, что все мужчины в возрасте между сорока и пятьюдесятью годами переживают кризис. Он назвал это мудрёным английским словом, которое в переводе вроде бы означает «кризис середины жизни». Некоторых тогда полностью выносит из колеи. Может быть, у него сейчас тоже такое?
Надо расслабиться и обдумать произошедшее. «Что это такое со мной произошло? Есть ли для меня возврат? Как на всё это смотрит Бог? Что мне сказать жене? А говорить ли вообще?» Скоро ему выходить, и как смотреть братьям в глаза? Можно ли продолжать служение? Что делать? Как быть?
Эти вопросы роем кружились в его голове, теснили друг друга. Он не успевал сосредоточиться ни на одном из них, не успевал принять какое-либо конкретное решение. И вдруг он почувствовал в себе небольшое облегчение оттого, что ещё несколько дней будет находиться вдали от дома –
