не ругается, массовки нет, значит – это не кино. А… поняла, это опытные саперы уничтожают на дальнем полигоне обнаруженные бдительными колхозниками мины и снаряды. Тогда все нормальненько! Мальчики, не пугайтесь – я с вами. Дядя солдат, а где тут командный пункт?
– Ране вин там був, у школи районний, – солдат махнул рукой налево, вдали чернели полуразрушенные останки зданий, – да разбомбив усе фашист клятый! Четыре налету за ночь, а в нас… тьфу! Да хиба ж из той гаубицы их «юнкерс» прибьешь?! Полбатареи як баба тряпкою со столу змела.
– Ага… не кино, телеспектакль. Ну, тоже ничего, – не очень уверенно улыбнулась Илона.
Рыжий рыцарь все это время деликатно тряс Валеру Люстрицкого, который почему-то застыл столбом, зажмурив глаза и заткнув пальчиками уши.
– А ви сами-то хто будите, артысты, чи шо?
– Эти? Эти артисты… оба! Вот они у меня где.
– Командир иде, лейтенант Безгин! – перебил девушку солдат, кивая в сторону деревни, откуда не торопясь шагали четверо военных.
Илона пожала плечами и повернулась к Нэду:
– Слушай, может, хватит его взбалтывать?
– Боюсь, что сэр Люстрицкий повредился в уме… – печально ответил крестоносец. – Он бормочет что-то о войне, Таллине и Китлере, Дне Победы и еще что-то столь же неразборчивое.
– Чушь! – Иногда Илона с ослиным упрямством отказывалась признавать очевидное.
– Ах, чушь! – вдруг взвился бедный студент. – Пустите меня, я наконец все ей скажу! Это война, милочка. Настоящая Отечественная война 1941–1945 года! Ты его форму видела? Это настоящая гимнастерка! А автомат? Классический ППШ с круглым диском.
– Ну и что?
– А то, что это не бутафория!
Пока Илона собиралась достойно ответить, подошли солдаты. Ими командовал невысокий крепыш с лейтенантскими погонами и подозрительными глазами.
– Охримчук, вы что тут разговоры разводите? Кто позволил болтать с потенциальными шпионами? Под трибунал захотели?
– Та ни, товарищ лейтенант, не шпиены вони, вони – артисты. Мабуть, с того поезду, шо вчерась накрыло.
– Вы что, обсуждаете приказ командира?! – грубо обрезал лейтенант Безгин, прожигая друзей неприязненным взглядом. – Какие еще артисты? Почему у него весь плащ в крестах фашистских?
– Потому что он рыцарь!
– А вас, девушка, никто не спрашивает. Рот будете открывать по моему приказу. Надо еще сообщить куда следует, пусть там ваши слова проверят.
– Негодяй! – Нэд Гамильтон схватился за меч. – Тебе недостаточно слова благородной дамы? Тогда будешь говорить с моей сталью! На колени, жалкая тварь!
Красноармейцы невольно отпрянули, а рядовой Охримчук только расхохотался, схватившись за живот:
– Ну дает! О, артист… ну ты, бисов сын, и артист!
Однако
