мужское население без различия возраста (Тростинец и др.). Наконец, во многих местах убивают женщин, стариков, детей и больных, т. е. всех тех, кто менее способен скрыться или убежать.
Что касается методов физической пытки, то следует отметить, во-первых, наиболее часто применявшееся прижигание огнем наиболее нежных органов, затем идет примерное повешение, с многократным извлечением из петли, далее следует медленное удушение веревкой, отрезывание отдельных членов и органов – носа, ушей, языка, конечностей и половых органов; выкалывание глаз, выдергивание волос из бороды, жестокая порка и избиение нагайками до полусмерти.
Последние три вида пытки особенно широко применялись поляками в Белоруссии. Наконец, петлюровцами и бандитами еще практиковалось потопление в реках и колодцах, сожжение и погребение заживо. К числу пыток можно отнести также массовые насилия над женщинами, чаще всего над подростками и совсем малолетними девочками. Выжившие обыкновенно заболевали тяжкими венерическими болезнями и часто кончали самоубийством». Вы когда-нибудь слышали, чтобы старые добрые бандиты занимались такими хлопотными изысканностями, как погребение заживо? Фамилии народных мстителей приводятся восхитительно автохтонные: Мацыга, Потапенко, Проценко, Дынька, но собственного слова для своих подвигов они тоже не породили – вот они, плоды имперской русификации! С тем уточнением, что при имперских порядках в самые страшные погромные годы счет убитых шел на сотни, а национальный подъем повел его на сотни тысяч. И те, кто из прекрасного далека поощрял борцов с реакционным самодержавием, в эти страшные годы ничем евреям не помогли, но, напротив, сами поднялись на борьбу с иудобольшевизмом. Соглашаясь тем самым, что погромщики в общем-то правильно выбрали мишень.
И все-таки слово "погром" не приобрело украинского акцента.
Упаси бог, чтобы я вел к тому, что русские хорошие, а украинцы плохие, мысль моя ровно обратная: все хороши. Не нужно подменять всеохватную неустранимую причину локальной и устранимой, тысячелетнее мировое явление сводить к одной исторической минуте и к одной стране, даже если она досадила нам больше других. Те, кто нас к этому поощряет, хотят нашими бедами и обидами дискредитировать своего конкурента в собственной Большой Игре, но нам-то с какой стати служить их пешками, заклеивать себе глаза и обкуриваться травой забвения? И по-детски делить людей на хороших и плохих, считая хорошими тех, кто нас треплет по щечке и протягивает конфетку.
Хороших и плохих людей нет вообще, есть только люди, чьи интересы оказываются совпадающими и несовпадающими, совместимыми и несовместимыми с нашими, иногда даже с нашим желанием оставаться живыми: слишком уж до острого психоза довел их страх. Как правило, мы бываем недостаточно сильны, чтобы в одиночку повергнуть в ужас и отчаяние целый народ, хоть немецкий, хоть украинский, хоть русский, но в качестве интеллектуалов и чужаков мы слишком уж бросаемся
