рыжеватому денщику, осведомился на скверном польском языке необыкновенный генерал.
– Пан – шляхтич! – с гордостью, которая не вязалась с его расстроенной физиономией, ответил ротмистр. – А для шляхетства французский язык что польский…
– Далеко ли господин маршалок Пулавский? – вскинул Суворов на пленного голубые проницательные глаза.
Ротмистр запыхтел, покрутил головой, буркнув: «Мы свое дело сделали…», и вдруг решительно сказал:
– Очень далеко – под стенами Ландскроны! Суворов вскочил.
– Пока мы отступали к Люблину, он с главными силами обошел вой-ско ясновельможного пана, вывел отряд в тыл русским, на прежнюю дорогу, и ушел за Краков. – Ротмистр замолчал, поглядывая на Суворова.
– Ай да Пулавский… – с расстановкой проговорил, Суворов. – Ай да хитрец… – Досада, сожаление, восхищение сменились на его подвижном, морщинистом лице. – Молодец! Браво, Пулавский! – Генерал уже хлопал в ладоши. – Обманул меня, и как ловко. – Он обернулся к штабной палатке: – Поручик Борисов!.. Выдай, братец, господину ротмистру пропуск до Ландскроны да распорядись привести ему из нашей добычи самого доброго коня…
Ротмистр еще ничего не понимал и только пучил глаза.
– Ефим! – кричал уже генерал денщику, нетерпеливо притопывая ногой. – Неси-ка сюда мою табакерку фарфоровую!.. Вот, господин ротмистр, передашь ее в собственные руки маршалку Пулавскому… Она у меня любимая… Ну да его искусство большего стоит.
Когда ротмистр выезжал из русского лагеря, кончики его усов как-то сами собой поднялись и теперь лихо топорщились. Впрочем, вполне возможно, что он незаметно подкрутил усы, садясь на лошадь.
После полного крушения планов Дюмурье конфедераты могли рассчитывать только на литовского великого гетмана Огинского. Талантливый композитор, музыкант, писатель, инженер, Огинский не обладал только одним даром: военачальника, полководца. Как гетман, то есть главнокомандующий вооруженными силами, он пользовался огромным влиянием, имел свое собственное войско. Огинский долго колебался. Он не начал боевых действий даже тогда, когда это было всего опаснее для русских, – одновременно с Дюмурье. C трех-, четырехтысячным войском гетман выжидал благоприятного стечения обстоятельств. Назначенный в 1771 году русским послом в Варшаве Каспар Салдерн и генерал-поручик Веймарн с тревогою следили за его действиями; для контроля над ним был отряжен батальон под командованием полковника Албычева.
Между тем Верховный совет конфедерации поручил подлясскому маршалку Коссаковскому пройти в Литву и побудить гетмана к открытому вооруженному выступлению. Рейд его ускорил развитие событий. Всюду, где проходил Коссаковский, начиналось глухое брожение: казалось, на северо-востоке Польши назревает гроза.
Станислав Понятовский и Салдерн всячески старались удержать Огинского
