у и, не заезжая в Кремль, отправился на дачу в Зубалово.
Он чувствовал себя уставшим и раздраженным. Ему казалось, что он что-то упустил, проглядел, вовремя не потребовал, не спросил, и в эти самые минуты где-то зреет новый заговор против политики партии, следовательно, лично против товарища Сталина. Он с трудом удержался, чтобы не заехать в Кремль, где днюет и ночует Поскребышев, вызвать туда Менжинского или Ежова, выпытать у них последние данные – самые последние, которые они держат про запас… Один на один, под его проникновенным взглядом, они выложат все.
Но Сталин преодолел искушение и на вопросительный взгляд начальника охраны, сидящего впереди рядом с шофером, тонко чувствующего изменчивость настроения Сталина, махнул рукой в сторону улицы Горького и прикрыл глаза.
И тотчас в ушах Сталина зазвучали славословия в его адрес с трибуны торжественного заседания, заговорили немыми голосами заголовки газетных статей, плавно переливаясь в стройное звучание песен и кантат праздничного концерта…
Укрепление авторитета Генерального секретаря партии, разумеется, необходимо, но совершенно не нужно лично товарищу Сталину, не нужно его честолюбию, которое удовлетворяется не словами, а делами, – а с делами как раз не так уж и хорошо. Зато все эти величания товарища Сталина нужны народу, обязанному верить своему вождю, как богу, и стоять на его стороне неколебимо в борьбе с врагами партии и товарища Сталина. И работать, работать, работать…
Но народ… Народ часто не понимает, где правда, а где ложь, он доходит до этого понимания лишь тогда, когда видит вполне завершенное дело, за которое сам же и заплатил курганами трупов, реками пота и крови. Так было при Петре, когда тот, укрепив свою власть и государство, разгромил шведов и утвердился на Балтике; так было при Иване Грозном, когда он, прекратив боярское своеволие, окончательно сломил и подчинил себе некогда могущественные татарские ханства.
С одной стороны, славят, думал Сталин, откинувшись на спинку сидения автомобиля, а с другой – составляют заговоры, плетут интриги; с одной стороны, Бухарин называет товарища Сталина Чингисханом, пытающимся раздавить завоевания социалистической революции, с другой – тот же Бухарин на прошедшем пленуме ЦК ВКП(б) превозносил прозорливость Сталина в вопросах индустриализации и коллективизации и привычно каялся в совершенных ошибках.
А тут еще заговоры Сырцова и Рютина…
Ну, с Сырцовым – черт с ним! – еще можно как-то смириться: испугался трудностей, ответственности, решил все свалить на товарища Сталина… А вот Рютин, секретарь Московского комитета партии, которого Сталин поднял до члена ЦК лишь за решительность, проявленную при разгоне оппозиции в ноябре двадцать седьмого года, – этот-то с какого рожна? Казалось, исполненный благодарности, Рютин должен во всем следовать линии товарища Сталина, а он… он замахнулся не только на саму политику партии, но и в открытую заявил, что товарища Сталина необходимо устранить физически, ибо он стал тормозом на пути дальнейшего развития революционного процесса… Программки рассылал членам ЦК, как во времена Ивана Грозного бояре пересылались воровскими подметными письмами, чтобы сохранить свои, боярские, вольности и право растаскивать Россию по удельным вотчинам. И правильно делал царь Иван, что рубил им головы…
"Сохранить вольности и право растаскивать Россию по удельным вотчинам…"
Так ведь нечто подобное происходит и сейчас! Местные партийные группировки, объединяющие все структуры местной власти – вплоть до НКВД и ОГПУ, чувствуют себя этакими удельными князьками, усевшимися на «кормление» с подвластных им вотчин. Отсюда препоны, возникающие при проведении в жизнь решений партсъездов, отсюда бюрократизм, волокита, кумовство, разбазаривание средств не по назначению, – все то же самое, что и при Иване Грозном.
Бюрократия! Именно она и есть та опасность для существования советской власти, о которой предупреждал Ленин. С одной стороны, бюрократия, поддерживающая товарища Сталина в борьбе с оппозицией, с другой – та же бюрократия, использующая оппозицию в борьбе с товарищем Сталиным… за еще большие привилегии.
Кстати, о том же в своих статьях пишет и Троцкий, сидящий на Принцевых островах: мол, советская бюрократия, созданная и выпестованная Сталиным, постепенно превращается в класс, хотя еще и не владеющий средствами производства и капиталами, но распоряжающийся ими практически бесконтрольно, класс, который при определенных условиях может превратиться в класс собственников и реставрировать капитализм. Если учесть, что среди руководящих деятелей партии и государства чуть ли ни большинство составляют бывшие меньшевики, бундовцы и эсэры, которые после Февральской революции во всем следовали за русской буржуазией, сами мечтали стать собственниками, а многие и были таковыми, особенно среди евреев, то перспектива реставрации капитализма не такая уж утопия.
Сталин до боли стиснул челюсти, вспомнив, как раскололось Политбюро, когда встал вопрос о дальнейшей судьбе Рютина, которого он потребовал
