его взглядом, тоже поднимает голову.
– Они вспомнили про нас, – говорит Симона и начинает подниматься по ступенькам на корабль. – Сейчас мы подлечим твои лодыжки, Виола, а потом свяжемся с караваном. Правда, я понятия не имею, с чего начать рассказ…
Она скрывается на корабле. Брэдли подходит ближе и легонько стискивает мое плечо:
– Мне так жаль твоих родителей, Виола. Просто словами не передать.
Я смаргиваю выступившие на глазах слезы: плакать хочется не столько от страшных воспоминаний, сколько от бесконечной доброты Брэдли…
И вдруг я вспоминаю, что именно Брэдли сделал мне самый полезный подарок в моей жизни – коробочку для разжигания костров, коробочку, которая рассеивала тьму и грела нас с Тоддом долгими ночами, а потом взорвала мост и спасла нас от верной смерти.
– Оно мерцает, – говорю я.
– Что? – переспрашивает Брэдли, поднимая голову.
– Помнишь, давным-давно, когда мы еще были на корабле, ты попросил меня запомнить, как выглядит ночное небо у костра. Я должна была увидеть его первой. Так вот, оно мерцает.
Брэдли улыбается, вспоминая тот разговор, и делает глубокий вдох.
– А как пахнет свежий воздух, сказка! – говорит он. Ну конечно, он ведь тоже всю жизнь провел на корабле и дышит им впервые. – Не ожидал, что он такой… крепкий.
– Да, здесь вообще много неожиданного.
Брэдли вновь стискивает мое плечо:
– Но мы добрались, Виола! Ты больше не одна.
Я сглатываю ком в горле и смотрю на проекцию:
– Я и не была одна…
Брэдли опять вздыхает и говорит: Значит, оно мерцает.
– Если хочешь, можем развести костер, и ты сам увидишь, – предлагаю я.
– Увижу что?
– Ну, как оно мерцает.
Брэдом озадаченно смотрит на меня:
– А… ты все о том же…
– Ну да, ты же сейчас сказал…
О чем это она? – удивляется он.
Но не вслух.
У меня внутри все скручивается в тугой узел.
Нет.
О, нет!
– Ты тоже это слышала? – Он удивленно озирается по сторонам. – Как будто мой голос, но…
Но ведь я не говорил этого вслух, думает он и замирает.
И смотрит на меня.
Виола? – спрашивает он.
Спрашивает в Шуме.
В своем новеньком, только что приобретенном Шуме.
Я прижимаю компресс к ране Ангаррад и жду, пока лекарство проникнет в кровоток. Ангаррад все еще молчит, но я продолжаю ее гладить и твердить ее имя.
Лошади не терпят одиночества, и она должна знать, что я рядом.
– Вернись ко мне, Ангаррад, – шепчу я ей на ухо, – ну, давай, милая!
Я оглядываюсь на мэра, который разговаривает со своими людьми, и гадаю, как же все могло так получиться.
Мы ведь его разбили. Схватили, связали и одержали
