нетронутой, и, сокрушенно вздыхая, пожаловался официанту:
– Она совсем ничего не ест!
Перевел взгляд на меня и сказал:
– Съешь хоть что-нибудь!
Я откусила половину крокета и подняла бокал.
– За нас?
– За нас!
Некоторое время мы молча смотрели друг на друга.
– Не жизнь у меня, а дерьмо, – вдруг тихо произнес он. – Хуже некуда.
– У меня тоже, – ответила я и засмеялась.
Мой психиатр называет такой смех нервным, а Гильем – хохотом гиены. И детей научил меня передразнивать.
– Проблемы на работе?
– Уже три месяца ничего не зарабатываем. Не только мы. Все архитекторы в этой стране сидят без заказов. Строительство остановилось. Не знаю, что дальше будет.
– Да, невесело.
– О разводе сейчас нечего и думать – мне даже квартиру снять не на что.
Вот оно, главное следствие женской борьбы за равноправие: мужчины измельчали и чем дальше, тем больше становятся похожи на женщин, хотя в нас ничего мужского не появилось. Современные мужчины не разводятся потому, что им страшно: вдруг ухудшится материальное положение, с грустью подумала я.
– И на лыжах не покатаешься, – простодушно добавил он.
– О да! Вот уж трагедия так трагедия.
– Злюка.
С Санти мы встречаемся больше двух лет. Я никогда не спрашивала, в каких он отношениях с женой, – не только из деликатности. Я побаиваюсь говорить с ним на эту тему. И вообще считаю, что чем меньше знаешь о людях, тем лучше. Все равно рано или поздно они проявят перед тобой свою сущность. Нужно только подождать – кстати, не так уж долго, – а до тех пор полагаться на свои глаза и уши.
– Жалко, что я не смог поехать с тобой на похороны.
– Пошли отсюда, – сказала я и встала из-за стола.
Мы нашли очень милую и немного старомодную семейную гостиничку, расположенную прямо на побережье.
– Как тебе? Нравится?
– Отлично.
Санти попросил номер с видом на море и тут же, прямо у стойки, начал расстегивать на мне блузку. Администраторша делала вид, что ничего не замечает, невозмутимо продолжая стучать по клавишам компьютера.
В номере не убрано, объяснила она, так что нам придется подождать. Мы заказали в баре джин с тоником и вышли на улицу. Народу на пляже было мало. Глядя на редкие распростертые на песке тела, я не могла отделаться от ощущения, что мне противно на них смотреть. Одно тело – даже крупное и застывшее в нелепой позе – способно взволновать, но вид сотни тел под палящим солнцем не вызывает ничего, кроме отвращения. Я застегнула на блузке пару пуговиц. Мы поднялись в номер – просторную чистую комнату с белыми стенами и двумя целомудренными односпальными кроватями, застеленными голубыми покрывалами – в тон шторам и висящим над письменным столом картинам
