заразы.
Однажды, ближе к вечеру, один из русских невольников чем-то не угодил Роману. Ефрем не видел, но услышал, как тот кричал, когда Роман стегал его ногайкой. Вплетенная в конец плетки галечка оставляла на теле раба мгновенно вздувавшиеся кровавые шишки, некоторые из них кровоточили, и на рубахе проступали красные пятна. Неизвестно, как долго продолжалось бы истязание, если бы один из рабов-персов не прибег к хитрости. Ефрем видел, как он, подобрав с полу тонкую острую палочку, через щель перегородки, отделявшей стойла, резко ткнул ею стоявшего там молодого жеребца. Испуганное животное, и так уже взволнованное стонами несчастного, вспрянуло, раздалось истошное ржание, и конь заметался. От неожиданности и испуга, постоянного спутника мелких тиранов, Роман отскочил от своей жертвы, стал затравленно оглядываться, тяжело дышал. Удостоверившись, что ему ничто не угрожает, он прекратил истязание, но сказал зло:
– Услышу про супостата еще раз, Семен, я те рыло сворочу! Помни, кто ты и кто я теперя! – Сплюнул и ушел.
Молодой перс, так ловко остановивший избиение, не меняя согбенной позы, смотрел на Ефрема. На бледном его лице выступили капельки пота. Обнаружив, что Ефрем видел его проделку, мальчик страшно испугался. Если бы русский выдал его Роману, то по подозрению в порче такой ценности хозяина, как лошадь, парня запросто могли бы убить. Смотрели на них и остальные невольники. Все молчали, только тяжело стонал, опустившись на пол, избитый. Ефрем подмигнул персу, улыбнулся одними губами и, отложив метлу, поспешил к несчастному. Общее напряжение спало, и все рьяно принялись за работу. Ефрем оглянулся в недоумении. Второй перс незаметным движением руки предостерег его. Тут наказанный шепотом по-русски сказал:
– Не надо, брат… Беду накличешь… Стой там… Я сам…
Он на четвереньках пополз в дальний угол конюшни.
Ночью, когда невольники при свете луны, пробивавшемся сквозь затянутое бычьим пузырем окно, отирали истерзанное тело своего товарища тряпками, смоченными в воде, Ефрем узнал, что оба русских невольника и Роман – бывшие русские солдаты из одного полка. Что действительно были они проданы проезжим бухарцам в покрытие долгов. Роман был денщиком у их командира, а они – простыми солдатами. Роман вечно приворовывал у хозяина, тот его нещадно сек, но ничего не помогало.
– От его, от Ромки-то, барин наш, может, давно хотел избавиться, а нас продал… потому что приспичило, и, на наш грех, мы ему на глаза попались, случайно… Ему, видать, ироду, все едино: что лошадь, что мужик… А Ромка-христопродавец ихнюю веру принял, подлец!.. Как узнал, что по обычаю у них за это жалуют, да еще в грабеже казны полковой помогал. Ему, значит, и вышла поблажка… Вот он и старается, да так, что и своих, и чужих не щадит…
– Ты тихо, тихо, Семен, молчи, силы не трать, – прошептал Ефрем, – ненароком услышит кто!
– Этих не опасайся, – кивнул Семен в сторону рабов-персов, – эти лучше иного своего, сами горе такое же мыкают. Их ведь тоже умыкнули… И ты не смотри, что
