Не прогоняй меня.
Опера замирает, взбрыкивает колоннами. Тут же корит себя, зачем она застыла, зачем, зачем, негоже людям знать, что понимают оперы и дворцы человеческие слова. И что не может дом растоптать человека, не поднимется у дома ни колонна, ни башня, чтобы превратить живое человеческое сердце в кровавые ошметки, – про то людям тоже знать не положено.
А тут на тебе.
– Стой! Не прогоняй!
Опера не согласна, опера грозно скрежещет, надвигается, всем своим видом показывает, что она тоже не лыком шита,, что нечего живым людям в городе делать, не для людей здесь место…
– Да ты погоди! – солдат колотит себя кулаком в грудь, слышится звон металла, – слышала, да? Слышала? Чугунный я! Чугунный! Слышал, да?
Опера вздрагивает, отступает, смущенная. Солдат не унимается, солдат выговаривает опере, хоть бы посмотрела сначала, с кем дело имеешь, а то вам всем лишь бы народ разогнать. Опера окончательно смущается, втолковывает что-то – ошиблась, ошиблась, с кем не бывает, солдат меняет гнев на милость, даже идет в ближайшую стекольную мастерскую подобрать опере стекла взамен выбитых – повылетети стекла, когда возле города разорвалась бомба.
– Да где я их тебе возьму, стекла-то? У меня тут что, стекольная мастерская, что ли?
– Ну… вообще-то да…
Стекольная мастерская смущается, вспоминает, что она действительно стекольная мастерская, а значит, в ней должно быть стекло, а стекла нет, всё побилось, и ей, стекольной мастерской, стыдно, что у неё нет стекла.
А?
Нет, это не солдат пришел за стеклом, это до солдата было, где-то за год до него. И перед мастерской стоит белоснежный храм, у которого взрывом повыбило стекла – а стекол нет.
– А цемент у вас есть?
Это старенькая церквушка спрашивает.
– И цемента нет, и не было никогда.
– А…
– Тоже нет! И тоже не было никогда!
Из толпы зданий выступает нечто футуристическое, непонятное, смущенно откашливается. Все смотрят на нечто, с ненавистью смотрят, тут и на хорошие здания материала не хватает, еще и уродцев всяких архитектурных чинить будем…
– Что надо-то?
Всё-таки спрашивают – что надо-то. Куда деваться, все жить хотят, не время решать, кто красивый, кто некрасивый, кто город портит, кто украшает…
– А вот для таких материалы есть у вас?
Все смотрят на то, что показывает архитектурный уродец.
Вздрагивают.
Все.
Разом.
– Это… это не восстанавливается.
– То есть, нет материалов?
Стеклянная мастерская откашливается:
– Это… невозможно. Для них запчастей вообще не бывает.
– Не делают?
– Не делают.
Архитектурный уродец смотрит на то, что принес с собой.
– А я запчасти для них видела… там… в земле… – говорит молодая башенка, её построили
