мне глаза.
Куда без издевки? Оно и понятно – никуда. Вот командир звена с личным порядковым номером четыреста одиннадцать и веселился.
Очень хотелось ответить, но сочла за благо промолчать, иначе до самого кольца не заткнется, а я не в том расположении духа сейчас, чтобы слушать словесные поносы. Надо настроиться на пересадку.
Болтаться по кольцу ученых придется около трех часов. Программа максимум – перекусить где—нибудь и отсидеться в тихом месте. Программа минимум – просто отсидеться.
– Что если нам пообедать в каком—нибудь милом местечке? Поговорим или помолчим, но главное, сделаем это вместе? Как тебе предложение? Все равно три часа как—то надо убить. Лучше сделать это в приятной обстановке и со знакомыми людьми. Как думаешь?
Панин пристегивался, и, чтобы ему было удобнее, склонился в мою сторону. Потому слова прозвучали у самого уха. Интимненько получилось. Ровно так же это звучало несколько лет назад, когда он звал меня на свидание, пристегиваясь ремнями на военных тренажерах. Наши психологические показатели совпадали, и нас очень часто ставили в пару. Проще говоря: умные машины, просчитав наши тесты, решили, что мы с Паниным очень хорошо понимаем друг друга.
Как давно это было… Теперь от понимания остались только злость и отчужденность.
– Вижу—вижу, – продолжал четыреста одиннадцатый, – снова этот полный холода взгляд, говорящий мне: «Изыди. Видеть тебя не желаю. Между нами пропасть». И что я могу ответить? Ничего. Но поцеловать тебя очень хочется, потому продолжу болтать с тобой. Авось получится, и ты смилуешься над грешником, снизойдешь с вершины, где стоит храм самобичевания, и одаришь поцелуем. Ради последнего готов наравне с тобой войти в этот храм и потрясти всем дерьмом, что накопилось в моей душе за последние годы. Пройти огонь посвящения в уроды, принять это звание как данность. Все ради тебя… И я не могу забыть тот финт с полотенцем.
Я набрала воздуха в грудь и шумно выдохнула, но ничего не могла с собой поделать: повернулась к Панину, улыбнулась. Вспомнилось, как мы сидели в столовке или в парке военного училища, он болтал в подобном тоне всякие глупости, а я хихикала. Потом были поцелуи, объятья и снова поцелуи. Вадим на какое—то время вытеснил из памяти образ Кирилла, заставил поверить в возможность все исправить, продолжать надеяться на что—то светлое и простое, например, любовь.
Кто сказал, что любовь – сложная субстанция? Наверное, тот, кто любил представления о любви, а не жил, обладая ею. На самом деле простое чувство, не сложнее обычного колеса. Крутится себе по жизни, помогая существовать, делать поступки, обретать цели. Некая опция, включенная в наш спектр эмоций, с которой приятно существовать во времени, толкать себя и цивилизацию вперед.
– Раньше ты изысканнее предлагал себя, – стараясь унять улыбку, ответила я.
– Да, непорядок, – шутливый тон Панину давался
