это же регалии Германа! Эти психи из Трансильвании все-таки их ему прислали! Надо куда-нибудь спрятать эти штуки, пока Герман окончательно не свихнулся!» – решила она.
Высунувшись на лоджию, Нинель схватила сапоги, шпагу и корону и, разглядывая их, вернулась в комнату. Такса Полтора Километра вновь завыла из-под дивана. На этот раз вой ее был особенно надрывным и душераздирающим.
«А сапожки-то ничего! Стиль есть! И размер как будто мой!» – мечтательно подумала мадам, осторожно трогая пальцем звякающее колесико на шпорах.
Корона и шпага заинтересовали ее куда меньше. На них были следы ржавчины, и поэтому Дурнева брезгливо несла их на расстоянии вытянутой руки.
«В комиссионку, что ли, отволочь эти железки? Да только что там дадут за такой хлам? Пускай уж остаются!» – подумала супруга самого доброго депутата, пряча новообретенные регалии в нижнее отделение шкафа-купе. Там у нее хранились всякие хозяйственные тряпки и бытовая химия. Это было единственное место в доме, куда муж с его вечными аллергиями никогда не совал свой нос.
Мадам уже вышла в коридор, когда внезапно шкаф-купе заходил ходуном, сотрясая пол и стены. В соседней квартире у генерала Котлеткина с антресоли упал танковый шлем. Алое зарево залило комнату.
Однако длилось это всего несколько мгновений. Шкаф перестал вздрагивать. Зарево померкло.
Нинель Дурнева ничего не заметила. Повинуясь зову сердца, она повлеклась душой и телом на кухню, жадно втягивая ноздрями воздух. В духовке, разбросав пупырчатые крылышки, точно стареющая красавица в солярии, подрумянивалась индейка.
Ах, тетя Нинель, тетя Нинель! Будь у вас хоть на пять копеек ума и интуиции, вы ни за что не оставили бы шпагу, корону и сапоги у себя в доме. Избавились бы от них, уничтожили, бросили бы в топку в котельной! Ах, тетя Нинель, хоть бы не на пять – хоть бы на копейку вам ума! Но чего нет, того нет…
В один из июньских вечеров Таня, Ванька Валялкин и Баб-Ягун сидели в общей гостиной и удрученно разглядывали треснувший малахит. Возле малахита, дебильно хихикая, витал только что вылупившийся дух всеведения.
– Говорил я тебе: не передержи его на морозе! Не надо было камень в подвал засовывать! – удрученно сказал Ванька.
– При чем тут подвал? Разве нам не нужен был холод? Просто Танька его не теми слезами полила! – оправдываясь, заявил Баб-Ягун.
– Как не теми?! Разве Гоярын уже не дракон? – возмутилась Таня.
Она обожала Гоярына и бывала у него почти каждый день. Страшный тибидохский дракон так привык к ней, что позволял карабкаться ему на спину. Когда она гладила его по носу, он довольно скрипел. Рядом с Гоярыном Таня ощущала себя так же спокойно и уверенно, как некогда в раннем детстве в футляре контрабаса.
– Дракон-то он дракон, никто не спорит, но старый. Говорил я, у Ртутного надо слезы брать, – сказал Баб-Ягун.
– Вот сам бы
