окружавшей его фауны находим в стенаниях Гильгамеша по поводу его смерти: антилопа и онагр его воспитали, животные в степи и на дальних пастбищах; «да плачут медведи, гиены, барсы и тигры, козероги и рыси, львы и туры, олени и серны, скот и зверье степное… младший мой брат, гонитель онагров горных, пантер пустыни!» Из дальнейшего развития сюжета можно заключить, что Эа-бани (Энкиду) – выходец из «гор Ливана», то есть из гор восточного Средиземноморья, проведший жизнь в этих горах и в Сирийской пустыне, прежде чем оказаться на берегах среднего или нижнего течения Евфрата.
Пастух-охотник, обнаруживший «дикого» (Эа-бани), пригнал домой свой скот – устрашенный, онемевший, лицом подобный мертвецу. Он рассказал отцу об этом существе, к которому даже «приближаться не смеет». Умудренный опытом отец решил оторвать Эа-бани от зверья и приручить его с помощью женщины-блудницы. Очевидно, здесь учитывался и давний отрыв «дикого человека» от себе подобных, оставшихся в горах, и шанс направить его половой инстинкт на эволюционно близкое существо. После долгого подкарауливания у водопоя план был успешно осуществлен. Согласно эпосу, достаточно было семи суток пребывания с блудницей, чтобы произошло магическое превращение животного в человека. Но некоторые дальнейшие фрагменты, представляющиеся особенно древними, позволяют допустить, что некогда рассказывалось о долгом постепенном приручении. Его приучают к человеческой пище, он становится подобием сторожевой собаки при стадах пастухов: они могут спокойно спать, так как он способен не спать ночью и отгонять хищников. Долго ли пребывал он в этом положении – неизвестно. Дальнейшее поддающееся реконструкции реальное звено в эпосе – использование его царем Гильгамешем в походе в горы Ливана для истребления живущего там в кедровых лесах Хувавы (Хумбабы), рисующегося таким же самым человекоподобным животным. Подчеркивается, между прочим, необычайно громкий крик Хувавы в горах. Тут попутно мы и узнаем, что Энкиду (бывший «дикий человек») как у себя дома в лесах, обитаемых Хувавой. Старейшины напутствуют Гильгамеша: «Пускай идет пред тобою Энкиду, ходивший теми стезями и путями: знает он лесные проходы, все повадки Хувавы знает». И в уста самого Энкиду эпос вкладывает слова: «Ведомо, друг мой, в горах мне было, когда бродил со зверьем я вместе… Дороги не бойся, на меня положися, хорошо мне известно его жилище, и пути, по которым бродит Хувава». Хувава – это, конечно, собирательный, персонифицированный образ. Герои похода убили не только Хуваву, но и «семь страхов», подобных или подчиненных ему, водившихся в том же лесу. Только благодаря одному прирученному индивиду удалось шумерским воинам разыскать в непроходимых лесах Ливанских гор несколько человекоподобных ужасных существ, истребление которых представлялось им священным долгом (Наряду с другими переводами, использованными нами, см.: Эпос о Гильгамеше. Перевод с аккадского И.М. Дьяконова, М. – Л., 1961.).
Таковы древнейшие сохранившиеся в памяти человечества
