исключить Аристова из МГУ руками общественности, т. е. комсомола. Подоспела моя сковородка. А заодно решили пропесочить Краснова, чтоб неповадно было вслух говорить о своем ницшеанстве и вообще об идеализме. Собрание проголосовало за исключение Аристова из университета (комсомольцем он, кажется, не был). Краснову поставили на вид. По поводу меня разгорелись страсти. Был я компанейским парнем, ездил на целину, никогда не пропускал субботники. Юра Поляков, Володя Малов отстаивали меня от нападок студентов-коммунистов Ногайцева, Богомолова, от секретаря комсомольской организации (после ареста Краснопевцева) Левыкина. А накануне полуприятель Владимир Ронкин, рвавшийся в партию, настойчиво «советовал» мне добровольно уйти из МГУ в армию. Между прочим этот Ронкин, чистокровный еврей из Можайска (отец у него был председателем колхоза), годом раньше, в октябре 1956 г., подвыпив, ходил по комнатам общежития и звал всех идти воевать с Израилем (тогда как раз был конфликт на Ближнем Востоке). Лично я уже был готов добровольцем отправиться на войну защищать арабов, хотя меня Ронкин и упрекал: «Ты ведь едешь не по убеждениям, а из романтизма, как Байрон».
Курсовое собрание в конце концов решило влепить мне строгий выговор за «ревизионистский» доклад, но в комсомоле оставить (а значит, и в МГУ). Говорят, в мягкости по отношению ко мне сыграл роль и такой эпизод. Адвокаты Красно-певцева и его подельников напирали на гнетущую «молотовскую» атмосферу истфака: «Недавно какой-то студент что-то не так написал в научном докладе, так его сейчас выгоняют из университета». Обвиняемые потому, понятно, и собирались конспиративно, что не было возможности обмениваться мыслями открыто.
Увы, я не оправдал доверия своих защитников. Прошел год. Я перешел на 4-й курс. Осенью 1958 г. сложилась новая (после дела Краснопевцева) «тайная» группа: поэт и переводчик Александр Орлов, философ и грузчик Анатолий Иванов («Рахметов»), Анатолий Иванов (позднее – «Скуратов»), я и еще пара человек стали еженедельно собираться у «Рахметова», жившего вблизи платформы «Рабочий поселок», и тоже перемывали косточки марксизму-ленинизму – вечно живому учению. Собрались было издавать подпольный журнал. Но в разгар наших нелегальных встреч 20 декабря 1958 года грянул обыск у А.М. Иванова («Скуратова»). Моя невеста А. Топешкина сразу откликнулась стихами: «Радость лежала распиленной Поленьями зла и добра…»
Оказывается, произошло следующее. Наш с Ивановым общий знакомый Игорь Авдеев, окончив МЭИ, работал в Новокузнецке (тогда еще Сталинске) и переписывался со своим приятелем. Тот как-то был в отъезде, письмо Игоря прочитала мать и пришла в ужас: товарищ сына ругал родную КПСС. Письмо немедленно было передано в КГБ. И – завертелось дело. 9 декабря 1958 г. инженер-энергетик и поэт И. В.Авдеев был арестован у себя в Сибири, при обыске изъяли адресованные ему письма А.М. Иванова, тоже «антисоветские», – и в Москве, на квартире Анатолия Михайловича переворачивают все, что с буквами.
