Физиономия его очень живо напомнила Кондратьеву виденные когда-то фотографии каменных истуканов острова Рапа-Нуи – узкая, длинная, с узким высоким лбом и мощными надбровьями, с глубоко запавшими глазами и длинным острым вогнутым носом. Физиономия была темная, а в распахнутом вороте куртки проглядывала неожиданно нежная белая кожа. На охотника за автографами этот человек был решительно не похож.
– Вы ко мне? – с надеждой спросил Кондратьев.
– Да, – тихо и печально сказал незнакомец. – Я к вам.
– Так входите же, – сказал Кондратьев.
Он был тронут и немного разочарован печальным тоном незнакомца. «Кажется, это все-таки собиратель автографов, – подумал он. – Надо принять его посердечнее».
– Спасибо, – еще тише проговорил незнакомец.
Немного сутулясь, он прошел мимо штурмана и остановился посреди гостиной.
– Садитесь, пожалуйста, – сказал Кондратьев.
Незнакомец стоял молча, устремив взгляд на кушетку. Кондратьев с некоторым беспокойством тоже посмотрел на кушетку. Это была чудесная откидная кушетка, широкая, бесшумная и мягкая, с пружинящей покрышкой светлого зеленого цвета, пористой, как губка.
– Меня зовут Горбовский, – тихо сказал незнакомец, не спуская глаз с кушетки. – Леонид Андреевич Горбовский. Я пришел поговорить с вами как звездолетчик с звездолетчиком.
– Что случилось? – испуганно спросил Кондратьев. – Что-нибудь с «Таймыром»? Да вы садитесь, пожалуйста, садитесь!
Горбовский продолжал стоять.
– С «Таймыром»? Вряд ли… Впрочем, не знаю, – сказал он. – Но ведь «Таймыр» в Музее Космогации. Что с ним еще может случиться?
– Да уж, – сказал Кондратьев, улыбнувшись. – Дальше, пожалуй, некуда.
– Некуда, – согласился Горбовский и тоже улыбнулся. Улыбка у него, как и у многих некрасивых людей, была милая и какая-то детская.
– Так чего же мы стоим?! – бодро вскричал Кондратьев. – Давайте сядем!
– Вы… вот что, Сергей Иванович, – сказал вдруг Горбовский. – Можно, я лягу?
Кондратьев поперхнулся.
– П…пожалуйста, – пробормотал он. – Вам нехорошо?
Горбовский уже лежал на кушетке.
– Ах, Сергей Иванович! – сказал он. – И вы такой же, как все. Ну почему же обязательно нехорошо, если человеку просто хочется полежать? В античные времена почти все лежали… Даже за едой.
Кондратьев, не оборачиваясь, нащупал за спиной кресло и сел.
– Уже в те времена, – продолжал Горбовский, – имела хождение многоэтажная пословица, существенной частью которой было «лучше лежать, чем сидеть». А я только что из рейса. Вы сами знаете, Сергей Иванович, – ну что такое диваны на кораблях? Отвратительные жесткие устройства. Да разве только на кораблях? Эти невообразимые
