на ошибки. Что бы я ни делала – я всегда могу улететь в тёплые страны и залечивать там свои раны. Как жаль, что уже нельзя просто бродить по миру вольным путником, желающим познать жизнь. Сейчас везде границы, визы, таможни, валюты…
Раньше можно было набраться смелости, отправиться странствовать и увидеть всё своими глазами, и пережить то, о чём не в силах рассказать даже самый красноречивый сказочник. Самолёты – это всё-таки немного не то. Да и мир уже другой…
У меня есть свобода летать, но нет возможности скрыться от прошлого в незнакомом городе. То, что меня бесит, всегда рядом – со мной везде мои воспоминания и мысли, да и узнаваемость не даёт расслабиться. По итогу я бесцельно брожу – не по городам и странам, а по подиумам и клубам. Каждый клуб – как город, в какой-то мере. География моих скитаний всё время пополняется новыми геолокациями, фоны меняются, картинки мелькают, но на самом деле я стою на месте.
Так одиноко, хотя вокруг столько людей, которые меня знают. Точнее, думают, что знают. Я сама себя не знаю, иначе не была бы сейчас здесь. Чем холоднее в душе, тем сильнее тянет в жаркие страны – куда подальше от чувств. Перелётная птица любви ушла в авиарежим и совершенно не хочет возвращаться.
Я уже пропустила то время, когда можно и нужно было вернуться
Море равнодушно шумит и бежит на меня. Волны так же стремительны, как наша история любви. А я чувствую себя опустошённым берегом, обвешанным вонючими водорослями.
– Какая-то сволочь меня сфотала! – недовольно сообщила Кэндис, вернувшись к Милане.
Кэндис наслаждалась купанием в тёплом море и чужом внимании, а её вяло живая подруга, прикрыв глаза, лежала под лучами солнца и думала о Джее.
Не надо было нарушать свои собственные законы. Когда-то я была более мудрой и, обжёгшись на собственном опыте, сделала вывод: «Лучше лететь туда, где ждут. И не затягивать». Сейчас я уже пропустила время, когда можно и нужно было вернуться, и теперь словно выпала из жизни. Сама как выкидыш из собственного счастья…
Как легко мы интерпретируем обещания, данные себе. Подстраиваем их под свои слабости, делаем себе поблажки и заглушаем совесть. Я живу так, как хочу. Не иначе.
– Эй, мамуля, ты меня слышишь? – Кэндис легла на свой шезлонг и помахала рукой перед лицом Миланы.
Милана рассмеялась. Кэндис была единственной, кому она доверила правду, не в силах держать всё в себе. Пару дней подруга искренне сочувствовала ей, затем начала шутить на эту тему. Милана попробовала обидеться, но потом вдруг рассмеялась, и с тех пор ей стало гораздо легче дышать, улыбаться и смотреть на чужих детей.
– Что говоришь? – спросила она, приподнявшись на локтях.
– Какая-то сволочь меня сфотала, – повторила Кэндис с неизменным недовольством в своём богато окрашенном голосе.
– Нечестно
