же я проспал, Павел Иванович?
– Сколько потребовал организм.
– Не говорите никому.
– Почему?
– Спишут на Большую землю.
– Крепко спят здоровые люди.
Утром уходили на берег тем же катером. Словно в феерической сказке при замедленной съемке расцветали на одежде иглы инея, слипались ресницы, и ноздри выталкивали клубы пара.
Со стеклянным шумом шелестела волна, и брызги остро кололи лицо.
Катер мягко толкнулся о пирс.
– Пройдемся пешком, – предложил Максимов. – Не возражаете?
– Охотно, Павел Иванович.
– Вот и отлично. Какой воздух! Такого воздуха и в колбах не сочинишь.
Они поднимались по снежной тропинке. Держался тот полусумеречный день, какой бывает в обычных широтах вечерами при низкой грозовой облачности.
– Еще душа не оттаяла? – спросил Максимов.
– Появилась новая наледь.
– Вас что-то беспокоит?
– Стыдно возвращаться, если спишут.
– Почему же спишут? Самое главное – здоровье. Если медицина затормозит, вы сами не рискнете, да и мы не пошлем.
В окнах штаба возникали силуэты. Фонари создавали круги кристаллического света, как бывает при сильном морозе. Возле подъезда Максимов околотил обувь, отряхнулся от инея.
Ушаков сделал то же.
– Повторяю, Павел Иванович, я сюда приехал оттаивать, а не домерзать. Формалистов я разыщу вне Полярного круга.
Максимов провел рукой по пуговицам своей шинели, направился к лестнице. Два офицера уступили дорогу, козырнули.
– В вашем характере, Дмитрий Ильич, есть одна черточка… – Максимов подыскивал подходящее определение. – Назовем ее нетерпимостью, что ли… Или несколько точнее, хотя и неудобоваримей для слуха, – гражданственной строптивостью… Не обижайтесь. Я по добру… Есть формалисты, но не отмахнешься и от формальностей. Служба! Одни исполняют ее деликатно, другие неумно пользуются своими правами. Не помню, кто сказал: если ангелу дать власть, у него вырастут рога.
Ушаков невесело усмехнулся:
– И у вас, как у нас.
– Природа самого человека остается неизменной.
На втором этаже штаба Максимов задержался, назвал номер кабинета.
– Зайдите к товарищу Кедрову. Я ему позвоню. И опять-таки дружески советую – не обращайте внимания на присущие ему недостатки. Отучали его, отучали. Зато свой шесток изучил. Вас проводит к нему Протасов.
Лейтенант Протасов был по-прежнему жизнерадостен, свеж после хорошего сна, бодр от мороза и попахивал снегом.
– Капитан первого ранга Кедров встречал нас на аэродроме, – объяснил Протасов и нарисовал его образ, назвав щеки пергаментными, губы кислыми, нос безжизненным, глаза кинжальными.
– Помилуйте, лейтенант, –
